– А разве это плохо?

– Совсем нет.

– Тогда в чем дело? – не понимала Настузя.

– Дело в том, что ты моя, – пояснил я и ловко бросил косточку через всю кухню, так что она попала в мусорное ведро. – Ты принадлежишь мне, и я не хочу, чтобы ты ходила обниматься с этим жирным негром. Его, кажется, Бимбо зовут?

– Да.

– Так вот, забудь про него и получше приглядывай за мною. А то мне приходится есть холодную курятину, а это вредно для желудка!

Вторая косточка не попала в ведро, а ошметки мяса разлетелись по всей кухне.

– Поняла?

– Да.

Ночью я пришел к ней в комнату и забрался под одеяло. Она обняла меня, как ребенка, и, нежась ее горячим боком, засыпая, я объяснил:

– Когда ты к нему ходишь, я плохо себя чувствую. Мне кажется, что когда-нибудь ты не вернешься и сбежишь с этим Бимбо, бросив меня одного. А я к тебе очень привык и очень люблю тебя!

Настузя растрогалась от моих слов и принялась меня целовать, покрывая лицо мокрыми пятнышками.

– Конечно же, я не брошу тебя! – в умилении шептала нянька. – Я не буду с ним встречаться!

Она обслюнявила мои глаза и нос, а один из стремительных поцелуев, не разбирающих дороги, пришелся в самые губы. Что-то произошло с моим телом, неожиданно придав ему твердости, и я, застеснявшись, попытался увернуться от Настузиных ласк, но в неловкости задел ее бедро. Девушка перестала зацеловывать меня и с удивлением уставилась на мои ноги, закрытые одеялом.

– Ты уже совсем взрослый! – хлопнула она в ладоши. – А я и не заметила! Ну-ка брысь в свою кровать!

– Не пойду! – отказался я, стесняющийся самого себя и одновременно гордящийся.

– Кому сказала – брысь!

– А ты не командуй тут! Забыла, кто чей хозяин!

– Давай-давай, хозяин! – резвилась Настузя. – Пока что я содержу тебя, а не ты меня! Вот когда ты будешь платить мне жалованье, тогда и станешь моим хозяином.

– Мы живем на деньги моего отца, Русского Императора! – возмутился я бунтом. – И ты будешь подчиняться мне!

– Денежки твоего отца кончились еще два года назад!

– Как кончились?

– А вот так! – Настузя уселась в кровати. – Ты что, думаешь, он дал нам мешок денег?.. А на что ты одеваешься, а на что учишься в школе, а на что мы снимаем эту квартиру? Думал ли ты когда-нибудь об этом?!.

– А на что мы живем? – спросил я, потрясенный сказанным.

– Мы живем на деньги, которые дает мне Бимбо, – ответила нянька. – Но это не имеет значения. Я его, как обещала, брошу!

– А на что мы тогда будем жить?

– Я пойду работать.

– Куда?

– Не знаю, – честно призналась девушка.

– Тогда встречайся с Бимбо, пока не найдешь работу.

Она засмеялась так громко, что сосед сверху застучал по трубе и с потолка в кровать посыпалась штукатурка.

– Чего смеешься?! – почему-то злился я. Твердость оставила мое тело, и я уставился на лучезарную Настузю избалованным воспитанником. – Чего скалишь зубы, спрашиваю?

Отсмеявшись, девушка потрепала меня за волосы и сказала, что разберется в ситуации сама, и, даст Бог, мы не останемся голодными.

– А теперь иди в свою кровать!..

Настузя, как и обещала, перестала встречаться с Бимбо. Еще полгода брошенный любовник приходил вечерами под наши окна и, воздев к четвертому. этажу мощные руки, жалобно плакал, моля подругу спуститься к нему. В такие минуты нянька запиралась в своей комнате и, как я думал, тоже плакала.

Но время лечит, и негр исчез в истории, растворившись в воспоминаниях Настузи солнечным всплеском, лишь изредка напоминающим о себе в сновидениях.

Девушке удалось устроиться в одно из модельных агентств помощником дизайнера по проектированию купальных костюмов; нам было чем заплатить за квартиру и еще оставалось достаточно для того, чтобы я лакомился свежими устрицами в баре "Рамазан".

Как я их любил! Как наслаждался их скользкой плотью с выжатым на нее лимоном с зеленой цедрой! В такие гастрономические моменты, поглощая устрицы дюжинами, отыскивая в них крохотные жемчужины, я был счастлив…

Теперь у нас по всей квартире висели лифчики и трусы – заготовки купальных костюмов для парижских модниц, с ленцой ожидающих лета. Настузя непрерывно что-то кроила и, прострочив вырезанную геометрию оверлоком, примеряла бикини на себя.

Выполняя домашнее задание, решая геометрические задачки, я краем глаза наблюдал за работой девушки. Она то и дело оголяла свою черную попку, чтобы тотчас примерить на нее новую модель. Повзрослевший, я более не напрягался на наготу няньки, привыкнув за пять лет к ней как к родственнице, и лишь давал советы дилетанта:

– Слишком много ткани оставила! Подрежь еще!

– А ты не подглядывай! – отвечала Настузя и закрывала дверь, которая, впрочем, тут же открывалась, омерзительно скрипя.

– Отрежь еще! – требовал я. – Ведь ты хочешь, чтобы твои купальники выглядели сексуальными.

– Сексуальность не в том, что открыто, – возражала девушка, – а в том, что открыто не до конца!

Я вынужден был согласиться с этим утверждением, так как, посещая с приятелями дешевый стриптиз "Ко-ко", где подвизалась одна-единственная стриптизерка, я оставался равнодушным к зрелищу до тех пор, пока как-то случайно не увидел ту же танцовщицу в гримерной, переодевающуюся в свое обычное белье. Неожиданно для себя я взволновался ее прикрытостью, а она, заметив меня, улыбнулась в ответ жирно накрашенными губами и оттянула краешек трусов, отчего возбуждение испарилось тут же, и меня чуть не вырвало в угол.

А через год, закончив школу, приготовляясь к поступлению в университет на отделение инженеров-строителей, я возвращался как-то днем с занятий и познакомился с новой консьержкой Бертран, приехавшей в Париж из-под Льежа и сейчас сидящей на солнышке в старом кресле возле нашего подъезда. Это была здоровая молодая девушка с абсолютно белыми волосами, собранными в пучок, и розовой кожей. Она улыбалась во весь рот, дружелюбно встречая каждого жильца протянутой для пожатия ладошкой.

– Вас как зовут? – спросила она, тряся мою руку.

– Аджип, – ответил я, и девушка почему-то засмеялась.

– Чему ты смеешься? – поинтересовался я.

– Имя у вас необычное. Да и вообще я хохотушка. Над всем хохочу, уж природа такая! – И, отпустив мою руку, она опять засмеялась, заливисто и негромко.

– Ты новенькая?

– Ага. Ха-ха-ха!

– Из деревни?

– Ага. Ха-ха!

– На заработки?