— И решила проверить на себе? — странным голосом поинтересовался Крейн. — По-прежнему желаешь необычайного блаженства… А не боишься?

— Я здесь не одна, — лукаво улыбаясь, ответила она. — И ты же мне друг, не правда ли? Друзьям надо доверять.

Они слушали, затаив дыхание. Хоть магус и пообещал не мстить за ошибку с проливом Сирен, было тревожно наблюдать, как Паучок играет с огнем. Крейн вел себя непонятно: чего стоило ему сказать сразу решительное «нет»? Отчего-то он тоже играл, как будто ждал ему одному известного события…

— Что ж, могу показать, — сказал он, выдержав паузу. — Но при одном условии.

— Каком? — В глазах Камэ вспыхнули огоньки. — Что угодно…

— Не торопись. Платить будешь не ты, а твой брат. Ты понял, Лайра?

— Конечно, — ответил король с кривой усмешкой. — В прошлый раз ты смилостивился, не потребовал желания, а теперь не будешь со мной церемониться. Да?

— Ты сам сказал. — Крейн встал из-за стола. — Так что, согласен?

— Не могу я сестре отказывать… — во взгляде, устремленном на Камэ, были горечь и тоска, но Паучок опять ничего не заметила. Предвкушение необычайного зрелища захватило её, и места для прочих чувств попросту не осталось.

Воцарилось молчание, показавшееся бесконечным.

— Давай, — небрежно и даже чуть грубо сказал Отчаянный. — Показывай!

— Лучше пройти во двор. — Крейн выглядел совершенно спокойным. — Но предупреждаю — там всё сгорит дотла…

…Ночь во все глаза смотрела с высоты на людей, которые вышли во внутренний дворик, где тихонько журчал фонтан. Легкий ветерок шелестел листвой, меж ветвями парили светящиеся огоньки — Крейн спугнул их, проходя на середину двора, и они роем звездочек растворились в темноте. Хаген был не прочь последовать их примеру, но что-то его остановило — любопытство? Боязнь показаться трусом? Он остался, хоть и предчувствовал, что вскоре об этом пожалеет.

— Стойте у стены, — негромко произнес Крейн. — Ни шагу вперед, понятно?

Куда уж понятнее…

— Камэ… — он помедлил. — Тебе стоит лишь сказать, и всё прекратится.

Должно быть, Паучок кивнула, но Хаген этого не видел — он смотрел только на капитана. А тот стоял неподвижно, закрыв глаза, как будто превратился в статую, и ничего не происходило так долго, что…

Крылья распахиваются за спиной Феникса неожиданно и со странным звуком — сухим щелчком, словно камнем бьют о камень. Это совсем не похоже на шелест перьев Джа-Джинни, это нечто иное.

Веки поднимаются, и на них смотрит Феникс.

«Отступи! — беззвучно произносят пламенные очи, чей взгляд пронзает до самого сердца. — Отступи, пока не поздно!»

Увы. Некуда отступать…

А ведь он видел, видел эти крылья! В первый раз — там, в проливе Сирен, когда всё вокруг затянуло волшебным туманом, и они едва не перебили друг друга на радость древним тварям, поющим свою вечную песню.

И ещё раз, в Ямаоке — он их видел. Они были…

…то красные, то черные.

Мучительно щуря глаза, Хаген приглядывается и понимает: то, что ему раньше казалось перьями — языки пламени, которые вырываются у Феникса из-за спины, причудливо изгибаясь. Их кончики горят ярко, а остальное постепенно покрывается черной коркой, которая потом трескается, выпускает на волю огонь — и так без конца. На это можно смотреть целую вечность, позабыв обо всем, но…

Превращение только начинается.

Кольчужным воротником огненные перья охватывают шею Кристобаля Фейры, бегут вниз — плечи, грудь постепенно скрываются под колышущейся черно-красной завесой.

Крылья растут.

Ладони Феникса раскрываются, выщелкивают когти, поначалу ярко-алые, а потом — чернее угля. Его глаза меняются — вытягиваясь к вискам, делаются узкими щелями, и на дне их бушует пламя, — лицо же как будто стирается, теряясь в огненном мареве.

А крылья растут…

Пламя иной раз выглядит бесцветным, прозрачным, но не перестает обжигать. Кристобаль сказал правду: то, что они видели раньше, было лишь тенью, эфемеридой, а теперь на свободу выходил истинный Феникс. Поначалу казалось, что он сидит на плечах хозяина, но постепенно они сливались — человек и птица, магус и потустороннее существо. И кто из них говорил совсем недавно: «Не бойся!» — теперь уже не узнать.

Сердце огромного костра, ревущее пламя пожара, пожирающего целый город в тщетной попытке насытиться, потоки лавы на склоне проснувшегося вулкана…

НЕ БОЙСЯ МЕНЯ.

И теперь ты не боишься боли, потому что забываешь себя, глядя в огненные очи звезды, что вот-вот рухнет к твоим ногам. Что боль? Твоя жизнь — искорка в вечном пламени, которое было до начала времен и пребудет вечно, даже когда пересохнет Океан и мир, изнуренный воспоминаниями о прошлом, развалится на части.

НЕ БОЙСЯ.

Искры ворохом разлетаются в разные стороны и гаснут в ночи… или, быть может, всё как раз наоборот? Ведь если пламя вечно, то и всякая его частица тоже наследует малую толику вечности, глоток бессмертия. В полете сквозь пустоту она длится и длится, пронзая новые миры, умирая и возрождаясь, как…

…как Феникс из пепла.

НЕ…

Ты вот-вот отринешь бренное свое тело, чтобы начать тот бесконечный полет, но в этот миг кто-то кричит пересохшими губами, срывая голос:

ХВАТИТ!!!

Ночь из черной стала серой и плакала хлопьями пепла и сажи. Сад был разорен: вода из фонтана испарилась, чаща треснула напополам, а всё остальное, как и предупреждал Крейн, сгорело. Оставалось лишь гадать, что подумали жители окрестных домов, завидев над особняком Арлини огромное зарево.

Камэ сидела на корточках, обхватив плечи руками, и раскачивалась из стороны в сторону. Её лицо показалось Хагену маской — белое, безжизненное. Тусклый взгляд был устремлен в пустоту. Лайра стоял совсем близко, но на сестру не смотрел — его глаза были закрыты, между бровями пролегла глубокая морщина. Своих товарищей Хаген чувствовал, не оборачиваясь — они были испуганы, но вместе с тем в их душах появилось то же странное ощущение, что и у него.

Феникс что-то сделал с ними, осушил их. Мысли и чувства поблекли: так выгоревшая до белого пепла коряга сохраняет прежний облик, а попробуй её тронь — тут же осядет горстью невесомых хлопьев. Хаген понял теперь, отчего Фейра не хотел открывать им своё истинное лицо: теперь придется привыкать к обычному облику капитана заново, уже зная всё о той силе, что кроется за его спиной.

Или не всё?..

— Сеймела получила то, чего осмелилась потребовать, — сказал Кристобаль Фейра тихо и хрипло. — Она выпросила у своего возлюбленного желание, обещание не отказать — и ему пришлось сдержать слово. Иной раз самые большие глупости делаются из-за того, что кто-то честно держит слово. Быть может, от страха у неё пропал голос… или же она нарочно не остановила его, когда могла бы это сделать? Теперь уже никто не узнает. Она сгорела, тут и сказочке конец.