— У тебя будет возможность прочесть книги из списка для летнего чтения,— ответила мать.

— Дудки!

— Разве мы не договорились, что ты никогда больше не будешь так выражаться,— сказала мать.— Серьезно, дорогая!

— Хорошо, мама,— сказала Диана.— Извини меня.

Она объяснила матери, что так «выражаются» в юмористическом журнале «Мэд мэгезин». Больше она ничего не могла сказать о перспективе проторчать целых пять дней, а может быть, даже и неделю в палате госпиталя «Уолтер Рид», засыпая над «Домом на семи опорах», «Воспитанием» Генри Адамса и «Федеральным устройством».

— Ты хотя бы принесешь мне мои пластинки? — спросила она.

— Да, дорогая, принесу.

— Все?

— Нет, не все. Я отберу некоторые.

— Можно мне составить список? Я могу выбрать сама?

— Можешь, дорогая,— сказала мать вздыхая.

У Дианы мелькнула мысль: она неправильно себя ведет. Надо было с самого начала показать, что все это — тяжкое бремя, что от нее требуют настоящей жертвы. Но важно не переиграть, не быть надоедливее, чем обычно. Нужно разжалобить мать. Такое занудство! Она предпочла бы деловое соглашение, но с родителями приходится принимать в расчет эмоции.

Она уже подумывала о самом простом способе — небольшом шантаже. Она соглашается молчать об игре в болезнь в обмен на шубу. Однако это вряд ли пройдет. Услышав подобный намек, родители станут в благородную позу, заговорят о принципах и прочей чепухе.

— Как ты думаешь, я успею выйти из больницы, чтобы поехать к тете Мэри в Нантакет? — тихо спросила она.

— Не знаю,— ответила мать.— Посмотрим.

— О, мама, я так мечтала об этом все лето! Ведь я опекала этих малышей и…

— Я сказала — посмотрим,— повторила мать.

— «Посмотрим»,— значит, нет,— сказала Диана.— Известное дело!

— Я только хочу сказать,— ответила мать,— что мы постараемся. Но не все зависит от нас. Это зависит и от твоего отца, и от врачей, которые должны придумать правдоподобную версию. Но если твоя поездка в Нантакет сорвется, мы ее как-нибудь компенсируем. Например, возьмем тебя с собой на рождество в Нассау.

«Обрадовала,— подумала Диана.— Ехать со сморщенными стариками в те единственные две недели, когда в Вашингтоне не так скучно, как в течение всего года».

— Что интересного в Нассау,— начала было она. Но спохватилась и изменила тактику: — И потом, это ваш отпуск. Вы с папой ждете его с нетерпением каждый год. Зачем вам таскать меня с собой?

— Я иногда думаю, Диана, что ты очень чуткая девочка.

Диана попыталась определить, взвесить, достаточно ли она приплела мучений и достаточно ли проявила кротости, чтобы продолжать торговаться дальше. Она не была уверена и колебалась. Но мать сама дала отличный повод:

— Не беспокойся, дорогая. Мы для тебя что-нибудь придумаем.

Теперь волноваться нечего. За шестнадцать лет она в совершенстве постигла науку вертеть родителями. И сейчас, по-детски лучезарно улыбнувшись, она сказала, выговаривая слова так, как это требовала мать:

— Вот, есть шубка…

Мать вздохнула (плохо), улыбнулась (хорошо) и, посмотрев на нее (колеблется), сказала:

— Ну хорошо, мы об этом подумаем.

Диане больше не надо было торговаться. Когда мать говорила «посмотрим» — это был отказ, но «мы подумаем» означало согласие. Смешно, что мать за все эти годы сама не научилась этого замечать.

Диана снова улеглась на носилках. Теперь надо вести себя хорошо и в ближайшие дни не слишком докучать родителям. Немножко, конечно, можно, чтобы они оценили размер ее жертвы. Но не быть назойливой.

Машина «скорой помощи» накренилась при повороте с улицы Эмбаси к въезду в военный госпиталь «Уолтер Рид».

Спустя несколько минут два санитара везли Диану Коулбрук на каталке — абсолютно здоровую, счастливую— в отдельную палату на третьем этаже.

14 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Генерал Уайатт представил присутствующих. Обходя зал, он называл фамилию и должность каждого из восьми в том случайном порядке, в котором они стояли. Справа от генерала находился капитан Рой Фиппс.

— Мой адъютант,— пояснил он.— Рядом с ним Берт Карлсон, специальный агент из отдела Федерального бюро расследований в Солт-Лейк-Сити.

Карлсон, коротко постриженный детина с обветренным лицом, в начищенных до блеска ботинках, поклонился.

— А рядом с ним Джон Макдональд, капитан дорожной полиции штата Юта.

Капитан в щегольском мундире и отличных высоких сапогах поднял руку с вытянутым указательным пальцем.

— Это Сид Конрад, начальник полицейского управления города Туэле.— Конрад переместил сигару из одного угла рта в другой и подтвердил:

— Так точно.

— Далее капитан Роберт Стерлинг из полиции Солт-Лейк-Сити. Он здесь для связи.

Капитан Стерлинг, одетый в штатский костюм, улыбнулся.

— Надеюсь, на этом моя миссия закончится,— пошутил он.

Присутствующие рассмеялись. Вежливо? Нервно? Генерал не мог уловить. Они, наверное, догадываются, что дело предстоит серьезное. Такие силы не собирают для того, чтобы помешать правонарушителям разбивать счетчики на стоянках автомобилей.

— Хайрам Сандор, шериф Туэльского округа,— продолжал Уайатт.

Сандор совершенно не походил на шерифа. Скорее на маклера по продаже недвижимости или на директора школы. Сандор осмотрелся и сказал:

— Здрасьте.

Он, насколько знал генерал, лицо выборное. Его сразу не раскусишь. Он мог быть проницательным, сильным, полезным или абсолютно бесполезным. Его «здрасьте» не обнадеживало. Или, может быть, он всех так приветствует в своем кабинете, подчеркивая, что это его кабинет. Он восседал в коричневом костюме за видавшим виды столом из орехового дерева. На вид ему было лет пятьдесят.

— А слева от меня подполковник Фред Делео,— сказал генерал.— Из нашей контрразведки.

Ни то, ни другое не соответствовало действительности. Он был всего лишь старшим лейтенантом и отнюдь не из контрразведки Уайатта. Делео прибыл утром из Вашингтона с широчайшими полномочиями от полковника Инглиша. Его задача — оказать возможное содействие. Первое, что он сделал,— это повысил себя в чине до подполковника и приписал к контрразведке генерала. Второе — подсказал генералу Уайатту убедительную легенду для гражданских властей, послужившую предлогом для созыва совещания и дающую возможность действовать.

Делео не внушал Уайатту доверия. Он напоминал ему хорька. Карие глаза итальянца, необычайно узкая голова и манера без всякой причины поднимать брови — все это ассоциировалось у Уайатта с пугливой настороженностью хорьков. Помимо обычной неприязни, какую Уайатту внушали молодчики из армейской разведки, приезжавшие по щекотливым делам, Делео был ему просто неприятен.

Делео только кивнул, стараясь держаться скромно. Ему не следовало привлекать к себе внимания. Ни в коем