— За моей спиной стоит человек, — говорит маг, очевидно, разгадав ход моих мыслей. — Он стреляет метко, Серпетис, сын Дабина. Ни ты, ни я не спрячемся от его боевой иглы. Советую вести себя смирно.

— Я не глуп, — говорю я.

— Желание обрести свободу — не глупость, — замечает маг и выходит из сонной, повернувшись ко мне спиной. Я слышу его голос: — Выходи наружу. Скоро вернется Фраксис. За ним послали, вам не придется долго ждать.

Солнце еще только показалось над верхушками деревьев. От костра к небу тянется тонкая струйка дыма. Рассевшиеся вокруг маги протягивают руки к этому дыму, согреваются, едят жаренный на углях фуфр. Сырыми эти крупные ягоды не раскусишь. Побыв в пламени, они становятся мягкими и вкусными. Мне подают пару испачканных золой ягод, я перекатываю их в ладонях, ощущая руками рвущееся из-под тонкой кожицы тепло.

Я замечаю черноволосого мага, Цилиолиса. Он и другой маг, молодой высокий парень с длинными усами, выходят из леса. Очевидно, ходили по нужде. Встретившись со мной глазами, Цилиолис отводит взгляд.

Мне дают место у костра, и я усаживаюсь в траву. Кто-то подносит фляжку с водой, кто-то предлагает еще фуфра. Цилиолис опускается на землю по другую сторону костра и сверлит меня взглядом.

Брат Инетис, правительницы Асморанты. Как вообще он оказался здесь и почему? Я пытаюсь припомнить в подробностях наш вчерашний разговор, но мне не удается. Та отрава, что была нам дана перед вечерней трапезой, затуманила голову. Все, что я помню — слова о том, что син-фира Инетис умерла. Или жива?

— Вы заметили, что мы больше не связываем вас, — говорит вчерашний маг. — Мы хотим, чтобы вы знали, что это не потому, что мы решили вас отпустить. Но Цилиолис наверняка захочет увидеть свою сестру. А ты, Серпетис, сын Дабина, не сможешь покинуть поляну. Скоро за вами придут. Потом ваши жизни и свобода будут зависеть только от вас самих.

— Если я сверну шею одному из твоих магов, — говорю я, — остальные согласятся меня отпустить?

— Некоторые заклятья можно накладывать и во сне, — говорит маг. — У тебя длинные волосы, Серпетис, сын Дабина.

Он показывает куда-то в сторону. Я поворачиваюсь, и ярость охватывает меня вспышкой пламени.

На кустах, там, где начинается ведущая с поляны тропинка, видны длинные белые пряди. Я гляжу в другую сторону. Там то же самое.

— Какое право вы имели меня трогать, — говорю я сквозь зубы, глядя прямо на мага. — Кто дал вам право применять ко мне вашу проклятую магию?

— Наша магия не проклята, — отвечает он, пока другие внимательно прислушиваются. — Прокляты те, кто отрекается от нее.

Цилиолис при этих словах дергает головой. В его взгляде я снова вижу ненависть — ко мне, к тем, кто поддерживает законы Мланкина. Но меня ему не за что ненавидеть. Он сказал, что его сестра умерла, потому что отказалась от магии. Ни я, ни правитель Асморанты тут ни при чем.

— Ты говорил вчера, что моя сестра жива, — подает он голос. — Это правда?

— Да, это так. Но больше ничего не спрашивай. Все будет сказано. Серпетис, сын Дабина, ты не навечно привязан к этой поляне. Ты уйдешь отсюда по своей воле. Это мы тебе обещаем.

Мы едим в тишине после этих слов. Во мне велико желание засунуть фуфр в глотку ближайшему магу и понаблюдать за тем, как он будет корчиться в муках, но я только вгрызаюсь в теплый плод и молчу. Они не связали меня сегодня. Значит, точно верят в свои силы. Они знают, кто я и обещали, что я уйду отсюда по своей воле.

Маги не лгут.

В памяти вспыхивает образ девушки со шрамом на лице. Мои раны? Я уже и забыл о них.

— Недавно меня лечил маг, — говорю я вслух то, о чем не хочу даже думать.

Все головы поворачиваются ко мне. В глазах магов удивление и интерес — и что-то еще, чего я не могу понять. Даже Цилиолис смотрит на меня.

— Она обещала мне не применять магию, но мои раны зажили быстрее, чем догорает свеча. — Я обвожу всех взглядом, стараясь не упустить из виду ни одного лица. — Вы научились лгать, маги?

Вчерашний маг качает головой. Бросает в кострище сухую кожицу съеденного фуфра. Молчит.

— Ты можешь дать мне ответ, маг? — обращаюсь я к нему прямо.

Мне нужен этот ответ. Нужен сейчас, когда я здесь, с ними, нужен в будущем, когда я стану — если стану правителем Цветущей долины и семи земель от неба до моря и до гор. Если маги научились лгать, мой правитель об этом узнает.

Я сжимаю руку в кулак, когда молчание затягивается.

— Расскажи нам об этом маге. Ты сказал «она». Это девушка?

— Сначала мне нужен ответ! — рычу я, вскакивая на ноги. — Если все ваши обещания ложь, тебе лучше бежать прямо сейчас, маг.

От меня шарахаются в стороны, несколько человек враз оказывается на ногах, губы шевелятся, начиная творить заклятия. Вчерашний маг размахивает руками, приказывая остальным прекратить. Цилиолис невозмутимо жует фуфр, он словно не слышит в моем голосе обещания смерти.

— Мы не лжем, — говорит маг, когда шепот заклинаний вокруг стихает. — Пусть молния ударит в это дерево, если я обманываю тебя.

Я смотрю в ту сторону, куда он указывает — долго, чтобы убедиться, что молния точно не ударит. Натыкаюсь взглядом на белые волосы, повисшие на кусте.

— Эта девушка была ученицей какого-то вашего мага, — говорю я медленно. — Она наложила мне повязки на раны. Говорила, что не пользуется магией.

Они все молча слушают, и я продолжаю:

— У меня была рана на плече. На животе — след от меча. И отравленная стрела воткнулась мне в спину. Это случилось в первые дни двоелуния. Теперь от моих ран не осталось и следа.

Маги переглядываются между собой, на их лицах замешательство. Они, как и я, знают, что такие раны быстро не заживают. Ядовитые стрелы несли в себе сильный яд. Он разъедал плоть, и вскоре она начинала вываливаться из раны, которая к тому времени набухала и причиняла невыносимую боль. Рана сочилась кровью и водой, и лекари часто делали разрезы крест-накрест, чтобы облегчить воде путь наружу. Обычно после таких ран оставались шрамы на всю жизнь. У меня тоже остался — пальцами я мог нащупать под лопаткой небольшой бугорок, но зажило все быстро, словно никакого яда и в помине не было.

— Покажи нам свои раны, Серпетис, — просит один из магов.

— Он готов был убить вас, чтобы выбраться отсюда, — подает голос от костра Цилиолис. — И еще вчера говорил о том, что не моргнув глазом сожжет вековечный лес, когда станет правителем Асморанты. А теперь вы слушаете его сказки.

— Никто не оценил твоего родства с Инетис, да? — огрызаюсь я.

— Мое родство хотя бы настоящее, — отвечает он в таком же тоне.

Я готов сорваться, но сдерживаю себя. Цилиолис прав… может оказаться прав. И пусть внутри меня сидит каменная уверенность, я могу ошибаться.