— Когда позже он делал театральные костюмы своей жене-певице, он тоже сам одевал ее перед каждым спектаклем.

— Вот именно, жене! А ты — не жена! И не смей ему больше ботинки чинить. А я дура не въехала… Чего это он больше с Анной Гаппе не сидит, чего он у нас все тусуется. Он, значит, Анну уже не любит, он любит другую особу и если та ща-с ответит ему взаимностью… Приехали! Что я Машке скажу, как ей в глаза посмотрю? Что у вас вообще происходит? Я еще чего-то не знаю?

— Да я сама не знаю, — заспотыкалась уличенная ведьма — и вид у нее был виноватый. — Мне просто жалко его… он мне… как брат. И разве я не имею права на душевную дружбу? Ведь это моя мать, как ни крути, его жизнь расколола. И мне хочется ему как-то помочь… Хочется ему что-то хорошее дать, суперклассное…

— Например, дать ему помацать свою суперклассную ногу? Я тебя предупредила!

— Я поняла. Больше не буду с ним на короткой ноге.

— На короткой, пожалуйста. А совать ему свои длинные ноги — точно не стоит.

В дверях образовался художник с заваленным нехитрыми яствами большим зеленым подносом в руках.

Не выдержав, Чуб засмеялась.

— Умора! Зеленый поднос под зеленым носом.

— Клепа прелесть! Сказал мне, чтоб я завтра вместо него выступал! — похвастал Врубель, довольно задирая нос цвета зеленки. — Может, мне устроиться в цирк фокусником? Я умею показывать фокусы! Или хотя бы униформистом. Раз уж только в цирке меня понимают. А другие нет… потому я все чаще сбегают от них в свой Провал…

— Куда ты сбегаешь? — насторожилась Даша. — Повтори-ка…

— Есть такая игра в Провал. Я ее сам для себя придумал. Не просите объяснений… Я не смогу пояснить даже вам… ее нельзя объяснить, как нельзя объяснить, например, номер Мистрисс… но с недавних пор это моя любимая игра.

— Ты разве был сегодня в цирке и видел Мистрисс? — спросила Акнир.

— Я видел ее раньше, еще в Одессе. Ну что, mademoiselle, прикажете вашему верному униформисту подавать самоварчик? Сейчас принесу, и будем тут чаевать! Позвать Пепиту и Клепу?

— Оки, зови… они наверняка тоже голодные.

Врубель снова исчез за дверью.

— Я вспомнила, где впервые слыхала про Провалы, — сказала Чуб, глядя ему вслед округлившимися от озарения глазами. — Когда мы расследовали наше самое первое дело, я подслушала разговор Васнецова и Прахова — они говорили о Врубеле и о его Провалах.

— Подробнее! — потребовала ведьма.

— Когда он начал сходить с ума, он часто исчезал на несколько дней… и никто не знал, где он был и что делал… он назвал это «уйти в провал».

— Полагаешь, что он… он реально проваливался?

— И Козиноболотский переулок, и Малопровальная, и Ирининская — его обычный путь от цирка. Это не твоя мать пришла сюда ради Врубеля, это Мистрисс приехала в Киев ради него. Она знает его еще с Одессы! И знает, что он что-то знает…

29 ноября, по старому стилю, родительская суббота накануне Дмитрия Солунского

— Он знает, — подтвердила Мистрисс. — Но он сам не знает, что именно… не знает, как он попал туда, как вернулся обратно. Мне известно одно, однажды он БЫЛ ТАМ… Но мне удалось найти у него лишь одну отмычку к Проваллю.

Рука Мистрисс Фей Эббот в длинной кружевной митенке лениво потянулась к лежащему рядом на столике сафьяновому альбомчику… но так и не коснулась его. Магиня взяла со стола подушечку для полировки ногтей и, откинувшись на спинку любимой отоманки, принялась приводить в порядок свои руки.

— У меня есть кому за ним приглядеть. Но если вы сыщете путь в Провал раньше — тем лучше. Мое предложение в силе. Раз вы водите дружбу с художником, у вас больше шансов, чем у той, у второй. А покуда расскажите мне побольше о вашем Провалле.

— Вы не получите больше того, за что заплатили. А покуда вы не внесли никакой платы, — жестко сказала Акнир.

Мистрисс удовлетворенно кивнула, словно признавая ее достойной партнершей. От соприкосновения с ногтем ее пилочка издавала противный тревожащий звук.

— Тогда я сама расскажу вам, что знаю. Мне известно, что последний — Четвертый Провал находится под Царским садом… по легенде там, задолго до крещения Киева, стояла первая христианская церковь. Но однажды она провалилась под землю, прямо в ад… и все прихожане, бывшие в ней, и священник, служивший службу, — провалились с ней вместе. И будто бы в такие дни, как сейчас, можно услышать, как колокола первой церкви звонят под землей.

— Это глупая легенда слепых, — сказала Акнир. — Городской фольклор.

Мистрисс снова кивнула.

— «Слышат звон, да не знают, где он» — так у вас говорят о людях? — Она встала и подошла к сверкающей медью спиртовке — на ней в круглом металлическом горшочке кипело непонятное варево, издававшее отвратительный и подозрительный запах. Проходя, Даша заглянула туда и увидела, как в похожей на золотистый бульон жидкости плавают большие куски мяса и неизвестных колючих растений. — Потому что первая церковь стояла вовсе не там, а здесь, — палец Мистрисс с обработанным ногтем вытянулся и указал прямо в пол. — Правда ли это?

— Провал находится прямо под цирком? — охнула Даша.

Акнир неопределенно пожала плечами.

Даша украдкой вытерла мокрый от испарины лоб — в присутствии Мистрисс она испытывала одновременно три приступа — паники, удушья и озноба.

— Не хотите говорить? — осклабилась магиня. — И все же тут неподалеку стояла церковь… одна из первых женских церквей. Я узнала ее название — Ирининская. Впрочем, неважно. Отведайте моей настойки, прошу. Выпьем втроем за бесконечность! Выпьем за Дедо́в… Ведь слепые празднуют их сегодня, в субботу, накануне Дмитрия Солунского.

Магиня показала на испещренный золотыми магическими знаками низкий и круглый столик из кедрового дерева, инкрустированный малахитом, опалами и дымчатыми топазами — в центре возвышался высокий пузатый графин, наполненный розоватой жидкостью с плавающими в ней размокшими красными ягодами.

Сердцевина графина засветилась, как волшебный фонарь, а сам графин оторвался от столешницы, отбросил круглую переливающуюся хрустальными гранями крышечку, зависшую в воздухе. Не желая утруждать свою госпожу, господин Графин низко «в пояс» склонился перед гостями, наполняя до самых краев две стоявшие рядом рюмки, а рюмки исправно, не расплескав ни капли, полетели к ним и зависли прямо под носами «сестер».

— Знакомый запах, — отметила Чуб и взяла рюмку. Ее рука заметно дрожала.

— Рябиновка, кровь Бабо́в, — со знанием дела кивнула Акнир. И профессионально опрокинула хрустальную емкость. — Пей, не бойся, — громко сказала она, склоняясь к самому уху Даши, и быстро прошептала одними губами: — Поссорься с ней.