— Почему ты мне не сказала? — притихнув, спросила Акнир.

— Потому что мне стыдно. Я ужасно боюсь… я не могу объяснить чего, но мне страшно… ужасно страшно… а тут еще Пепита со своей тенью из ада… Скажи, ведь из ада не могут прийти… за мной… ну-у типа раньше времени?

— Скажи еще, что ты боишься Пепитиного девола Уго? Ты хоть знаешь, сколько у ирландских крестьян подобных легенд?

Надменность Акнир не развеяла Дашиных страхов:

— Не знаю! — огрызнулась она. — Зато теперь я точно знаю, что ад существует. А Джек сам оставил в письме свой обратный адрес: «Из ада». И Джека, действительно, не поймали… И не знаю, почему никто, даже авторы фантастических фильмов, не задумался над таким простым объяснением: Джек фестивалил на Деды́, когда из ада к нам приходит всякая дрянь.

— Вот в этом одном ты права — никто не задумывался, — согласилась Акнир. — А ведь забавно… Его пятую жертву убили вчера, 28-го — в пятый день, на Великую Пятницу. На Пятницу в Пятнице. По нашему стилю… В Англии уже ноябрь. Но и в Англии убийство последней жертвы пришлось на пятницу. И забавнее всего, что ее убили в праздник лорд-мэра, который, пока Англия жила по старому стилю, тоже отмечали 28 октября.

— И что это значит?

— По приметам слепых, по пятницам, не говоря уж о Великих, нельзя ткать, стирать и пахать. Нельзя тревожить ни воду, ни землю, ни женщину — запрещено делать детей…

— Трахаться?

— Это составная часть запрета…

— А если нарушишь?

— Не знаю как в Лондоне, а у нас в Украине считали, что Пятница — реальная баба-демон. Пятница-похатница! Она ходит по хатам, смотрит, блюдут ли женщины пятничный запрет, и жестоко наказывает тех, кто не чтит ее день. По преданиям, женщину, которая пряла в пятницу пряжу, она исколола веретеном, заколола насмерть.

— Но хоть веретеном, а не скальпелем…

— У женщины, которая стирала в пятницу, — отняла руки, с бабы, которая в пятницу рубила дрова, — содрала кожу и повесила ее на забор.

— Кажется, я поняла откуда появились легенды о кровавой пятнице 13-го, — сделала открытие Даша. — Выходит, не Джек-потрошитель, а Пятница — самый первый маньяк-убийца? А как твоя Пяточка-Маточка наказывает тех, кто делал по пятницам детей? В смысле, интересовался процессом…

Но Акнир приняла ее вопрос на диво серьезно:

— А ты верно подметила — «Пяточка-маточка»!.. ведь в первую очередь Потрошитель вырезал у проституток матку. Пятница часто отнимает именно ту часть тела, которая нарушила запрет. И первое убийство Потрошителя тоже случилось в пятницу 13-го… 31 августа.

Даша знала, что ведьмы считают роковым само сочетание единицы и тройки, вне зависимости от последовательности их написания. Но вот все остальное…

— Приехали! — почти весело заключила она. — Уже не Джек Ripper, не Уго, а Пятница режет в Англии горизонталок? Пятница-похатница — гроза проституток? — Чуб нервно хмыкнула. Версия была настолько абсурдной, что ей аж полегчало. Во-первых, сложно представить себе сражение с днем недели. А во-вторых, сегодня суббота, как ни верти, бояться нечего.

И в этот момент она услышала голос:

«Я боюсь… мне страшно… мне страшно… она убьет меня… из ада…»

Голос звучал внутри — у нее в голове. И слова были знакомые — почти то же самое говорила она.

— Я боюсь… мне страшно… — произнесла Даша вслух, пытаясь определить, ей ли принадлежит этот голос.

— Чего ты боишься, Коко? — из-за нагроможденных ящиков, кое-как освещенных газовым, убранным в решетку рожком, вынырнул Михаил Врубель.

— Она боится идти домой в темноте, — нашлась Акнир.

— Боюсь, — не стала спорить Даша. — Ты слышал про Джека-потрошителя?

— О, да, — сказал художник. — Это ужасно. Страшней чем в романах Эдгара По… Но ведь он в Лондоне, а мы здесь… за тысячи миль от него.

— Я ей то же самое сказала сейчас, — кивнула Акнир.

— Ты очень разумная девушка, моя Мимишечка, — похвалил ее Врубель.

— Все равно я боюсь, — заупрямилась Даша. — А на извозчика денег нет. Шуман все никак не заплатит. Ты не проводишь нас в меблирашки?

— Само собой… я и так собирался идти к вам.

Стоило им сделать несколько шагов, и большая яркая вывеска «Цирк Альфреда Шумана» исчезла в колдовском растворе бело-серой туманной тьмы.

Вчерашний ветер улетел гулять по полям и лесам, Киев обложило влажной ватой тумана, и Город стал походить на Лондон, словно специально переоделся под Дашины страхи.

Под мерцающим в белом киселе фонарем Думской площади топтались две проститутки — одна маленькая с большими глазами и круглым, совершенно детским лицом, густо покрытым белилами, сделавшими ее похожей на огромную куклу, вторая годилась по возрасту ей в матери, а может, и была ею… Младшая махнула Врубелю рукой. Старшая лишь проводила голодным взглядом бесперспективного клиента, уже обзаведшегося сразу двумя мамзельками на вечер.

От Думской площади веером шли несколько улиц, весьма престижные в наши дни Михайловская, Малая Житомирская, Софиевская и пресловутый Козиноболотный переулок — нынче всем своим видом подтверждали небезосновательность страхов Коко.

Но Даша уже устыдилась собственных страхов. Как ни странно, здесь, на темных улицах Города, ей было менее страшно, чем в коридорах цирка, здесь сразу стало ясно, что бедным ночным бабочкам, кружащим под фонарем, грозят лишь реальные убийцы из плоти и крови, и хоть среди них вряд ли разгуливает знаменитый Джек, тем, кому нынешней ночью сделают «чик, чик-чирик», будет все равно, что случится впоследствии с их бренным, бесчувственным телом.

— Забудь все, что я сказала. Я — дура… Это была паника, — шепнула Даша Акнир.

— Обычная реакция на мощного некроманта, — успокоила ее ведьма. — Смертельный ужас. Иногда даже галлюцинации. А Мистрисс очень сильная, раз уж она может достать душу из ада.

— Мистрисс может отмазать любую душу от ада? Тогда нам точно нужно ее заклятие «vele»!

— Впрочем, — Акнир посмотрела через плечо, оглядываясь на двух проституток, — раз наша некромантка ищет Ирининскую церковь, между нею и Джеком есть кое-что общее.

Даша прищурилась, но не смогла измыслить хоть какую-то связь между церковью и маньяком, и обратила к Акнир вопросительный взгляд.

— Ты не поверишь, — ухмыльнулась Акнир. — Проституция. Пять веков назад в наказанье за верность христианской вере святую Ирину отдали в публичный дом.

— Не отставайте, — окликнул их Врубель. — Это опасно!

Он шел впереди, и его крылатое зелено-коричневое пальто с семью пелеринами развевалось от быстрого шага, и сам он казался в нем лишь огромным осенним листом, который вот-вот унесут холодные ветры.