Йована и ее ребята работали в знаменитом сквоте Белграда — самом большом здании в Европе, оккупированном художниками. Двадцатиэтажный зиккурат из бетона шоколадного цвета неприятно поражал атмосферой непрофессионализма. Когда-то это здание было гордостью сербских муниципальных властей, но тропического пейзажа с гигантскими туканами и орангутанами, украшавшего теперь стену фойе, оказалось недостаточно, чтобы изгнать дух бюрократов в советских костюмах, бежевого пластика и растворимого кофе, безрадостную, душную атмосферу фальшивого аппарата власти фальшивого государства, в котором была в ходу лишь одна валюта — жестокость. Елена пришла бы в ужас, окажись она в таком месте. Коллектив занимал помещение на десятом этаже, Йована предупредила меня, что лифты сломаны, и мы начали восхождение.

Тимоти выглядел немного пободрее, но атмосфера в здании была ужасно мрачная, хотя надписи на стенах и пытались убедить нас в том, что панк-рок жив. В конце каждого лестничного пролета вдаль уходил бесконечный коридор с низким потолком, стены покрыты граффити. Анархисты везде одинаковы. Тишина казалась еще более гнетущей из-за едва слышных, сдавленных завываний электронного звука, доносившихся откуда-то сверху. У нас за спиной раздались шорохи, мы обернулись и увидели несколько фигур в капюшонах, практически бесшумно перемещавшихся между израненными бетонными стенами. Не сговариваясь, мы ускорили шаг, и парни тоже поднажали. Я прикрыла дорогие часы краем рукава, мы, задыхаясь, взбежали на следующую площадку, но преследователи не отставали.

— Сколько их там? — прошептал Тимоти.

— Много! Бежим!

Мы перешли на бег, миновали еще один пролет и понеслись дальше, уже не обращая внимания на стоящий повсюду запах мочи. А вдруг у них ножи? В конце коридора возвышались огромные стальные двери, расписанные кроваво-красной краской и запертые на висячий замок. Задыхаясь, мы остановились.

— Черт!

— Может, удастся обойти их. Заходим с разных сторон, даем деру и вниз? — предложила я, а фигуры тем временем приближались: пятьдесят метров, двадцать, лица скрыты зловещими капюшонами. — Подпускаем поближе, еще ближе… Готов?!

И тут дверь одной из комнат открылась, и оттуда загрохотал хип-хоп. Наши преследователи замедлили шаг, сняли капюшоны и с радостными улыбками подошли к студии. Оттуда выглянула женщина в ярком бомбере и помахала им рукой. Они просто опаздывали. На занятие по танцам. Один из них показал нам большие пальцы — мол, круто! — и зашел в студию лунной походкой. Дверь закрылась, и музыка тут же стихла. Господи!..

Тимоти сидел на корточках, опустив голову между коленей, а потом вдруг произнес:

— Так нельзя.

— Согласна, но мы сами идиоты. Это же просто дети.

— Так нельзя, я так больше не могу.

— Послушай, — я присела на корточки и приподняла его подбородок, — все в порядке. Они бы нам ничего не сделали, просто у нас с тобой паранойя.

— Да? С какой это радости?

— Не начинай! — резко оборвала его я, чувствуя, что у меня нет сил еще на одну душеспасительную беседу. — Мы сюда пришли по делу, держи себя в руках и делай, как я говорю. Ты сможешь, — подбодрила его я, и он кивнул с несчастным видом. — Тогда пошли!

Я вывела нас обратно на лестницу, совершенно потрясенная. Не всей этой историей с детьми — это глупости, а тем отчаянным желанием защитить Тимоти, порывом взять его на ручки, укачать и сказать, что все будет хорошо.

Немного постояв у стальной двери со щеколдой, мы пришли в себя и наконец постучали. Нам открыл бодрый молодой человек, лицо которого было почти полностью покрыто пирсингом.

— Здравствуйте. У нас встреча с Йованой. Меня зовут Элизабет, — представилась я, бросив многозначительный взгляд на Тимоти, чтобы тот не вздумал удивляться.

— Конечно, проходите! Хотите чая? У нас есть мятный и фиалковый.

— Фиалковый, пожалуйста. А как вас…

— Владо.

В студии было, кажется, еще холоднее, чем на бульваре, где дул пронизывающий ветер. Пространство было разделено на отдельные отсеки свисающими с потолка простынями, повсюду валялась проволока — я видела фотографии студии на их сайте. Всего сотрудников было около двадцати, большинство одето в стиле милитари, и все с пирсингом, как Владо. Одна пара внимательно изучала прислоненные к стене холсты, другие просто курили и болтали, но бóльшая часть народа сидела с ноутбуками за длинным столом в центре зала. В самой середине сияли ярко-розовые дреды Йованы.

— Элизабет! Как я рада тебя видеть! — воскликнула она.

По-английски она говорила без ошибок, просто идеально, если бы не очень забавный акцент. Я поцеловала ее в щеку, где-то рядом с левым глазом, вокруг которого клубилась темно-синяя татуировка — какая-то надпись на кириллице.

— Это Тимоти, мой практикант. Он из Парижа. Тимоти, пойди помоги Владо с чаем, хорошо? — Я повернулась к нему, но он непонимающе посмотрел на меня, я повторила то же самое по-французски, и тогда он наконец ушел. — Итак, Йована! Три момента: во-первых, твое предложение еще в силе? Мы остановились бы у вас на пару дней, я хочу посмотреть, как вы работаете, проникнуться атмосферой, раз уж представился такой шанс, а для Тимоти это будет отличный опыт. Мы заплатим, разумеется.

— Без проблем! Хотя у нас тут, конечно, не пять звезд, — неуверенно добавила Йована.

— Ну что ты, для нас это большая честь, спасибо! Второе: у меня тут кое-что есть, нужно сделать дизайн, причем быстро. Хотелось бы к завтрашнему дню. Набросай что-нибудь на скорую руку на ноутбуке, мне нужен просто скриншот. Может, комиссионные получим от клиента в Белграде, — важно объяснила я.

— Замечательно!

Водопровода в студии не было, зато Wi-Fi, разумеется, был просто идеальный. Уже через пару минут Йована просматривала снимки витрины Казбича.

— А теперь мне нужно, чтобы ты добавила что-то вроде этого. Вот, смотри. — И я показала ей изображение венецианской иконы, которое скачала в отеле.

— Без проблем!

— Но прежде чем ты начнешь — ой, спасибо! — поблагодарила я, делая глоток отвратительно пахнущего цветами чая из протянутой мне чашки с изображением герцогини Кембриджской, — есть еще третий момент. Это уже дело серьезное. Клиент из Швейцарии заказал инсталляцию. Тема — что-то вроде вот этой вашей истории с порноизнасилованиями.

— Круто!

— Но наверное, чуть менее жестко.

— Почему?

— Ну то, о чем ты рассказывала, уж слишком экстремально.

— Да ладно, — оценивающе посмотрела на меня Йована. — Фонд Прада скоро устраивает в Милане показ «Джоди, Джоди, Джоди». Видела?

Видела, кадры на фотографиях. Лучше бы не видела! С эстетической точки зрения насилие над детьми не моя тема.

— Так он это сделал когда? В тысяча девятьсот девяносто четвертом! Хочешь идти в ногу со временем, будь экстремальной. Ничего личного.