- Я в этом даже не сомневаюсь, - Алексей Михайлович усмехнулся, помедлил, словно раздумывая, говорить или нет, а потом негромко добавил, - только вот Ольга не сама упала, её толкнули, причём довольно сильно.

- Как?! – ахнула я, не в силах поверить в услышанное.

Алексей

Не знаю, то ли тоска действительно считается одним из семи смертных грехов, то ли я до смерти Лики натворить успел немало, то ли подаренный цыганкой (попадись она мне только, паразитка!) амулет перестал работать, но удача отвернулась от меня окончательно и бесповоротно, зато неприятности посыпались на мою буйную головушку как горох из прохудившегося мешка. Не успел я свыкнуться с мыслью, что меня зашвырнуло в начало двадцатого века, как тут же пришлось принимать участие в расследовании жестокого убийства. Только я более-менее разобрался в этом запутанном деле и определился, в какую сторону нужно копать, как тут же произошли одно за другим ещё два преступления. Конечно, мне не привыкать параллельно над тремя делами работать, в то время, когда я следователем был, всякое случалось, но тут к хлопотам служебным примешивается раздрай в жизни личной! Сердце, которое, как мне казалось, умерло вместе с Ликой, внезапно ожило. Оно, конечно, и неплохо, только вот испытываю я отнюдь не нежную платоническую любовь в духе печального Вертера, не обычный охотничий азарт Казановы, не рыцарское преклонение перед Дамой Сердца, а самую настоящую страсть, вулканическую смесь вожделения, желания защищать, интереса, симпатии и даже ревности с чем-то ещё, что я упрямо не хотел раскапывать и пристально изучать, ведь этим чем-то могла оказаться любовь. А влюбляться в Елизавету Андреевну мне совершенно точно не стоит, потому что, во-первых, это слишком больно (плавали, знаем), во-вторых, барышня занята и, в-третьих, нас с ней разделяет куча преград, начиная от разницы во взглядах и происхождении и заканчивая временем. Я её старше, я из будущего и совершенно точно не планирую оставаться в прошлом. Не горю желанием участвовать ни в русско-японской, ни в Первой мировой войне, ни, тем более, в Гражданской. Лично мне войн по самую крышечку уже хватило.

Все эти доводы против отношений с Елизаветой Андреевной с момента нашего самого первого с ней поцелуя я успел повторить уже раз десять, не меньше, и с каждым разом они действовали всё хуже и хуже. Меня чертовски влечёт к этой девчонке, а её равнодушие ранит, словно раскалённые кусочки снаряда. Конечно, я не трепетная девица, готовая разразиться слезами по всякому ерундовому поводу, но, блин, как же меня бесит, когда Елизавета Андреевна начинает смотреть на меня как на предмет мебели или, что ещё хуже, коллегу, с которым нет и не может быть ничего личного! Вот так и получилось, что у меня и по службе завал, и на личном фронте атас полнейший. Ну что ж, по старой, проверенной временем традиции приступим к решению дел служебных, а когда эмоции схлынут, можно будет и чувствам ревизию провести.

Елизавета Андреевна, кстати, оказалась очень даже толковой напарницей: с вопросами глупыми не лезла, под ногами не путалась, к осмотру места преступления отнеслась ответственно, хоть и уверена, что Ольга сама упала. Я развеивать заблуждение барышни не спешил, пусть лучше и дальше считает, что это всего лишь ещё один несчастный случай, чем осознает, что кто-то, пока неведомый, начал на неё сезон охоты. А то, что Оленька не сама ринулась и головой ударилась, увы, факт, сомнению не подлежащий совершенно, за годы следственной практики я и выпавших, и выкинутых в достаточном объёме насмотрелся. Девицу кто-то сильно толкнул в спину, причём она сама нападавшего или не видела, или в расчёт не брала, потому что, судя по позе, в какой её нашли, в момент падения она не стояла, а шла. Я сразу вспомнил подслушанный разговор, удушливый запах роз и прикосновение к щеке шелковистых девичьих волос. Что там барышня-то обещала, кажется, провести ночь с мужчиной? И ведь не солгала, что интересно, ночью рядом с ней будет мужчина, ведь доктор не бросит свою пациентку, непременно придёт навестить и убедиться, что она благополучно встретит новый рассвет. Я усмехнулся и покачал головой. Да уж, дом госпожи Абрамовой битком набит всевозможными тайнами, секретами и скелетами, которые только и ждут неосторожно распахнувшейся дверцы, чтобы рухнуть на голову. А ведь с виду такое благопристойное семейство, так всё чинно и благородно!

Пока я раскладывал обстоятельства дела по полочкам, пытаясь хоть начерно набросать картину произошедшего и вывести первые ниточки, за кои можно уцепиться в распутывании всего клубка, напомнила о себе моя неугомонная напарница. Да ещё как, резко, со звенящими в голосе слезами и детской обидой, от которой у меня сладко защемило сердце и сиреной тревожной взмыл инстинкт защитника. Елизавета Андреевна не просила, она требовала объяснений, но что я мог ей сказать, если пугать по-прежнему не хотелось? Пришлось заявить, что я не люблю строить предположения на пустом месте, тем более что так оно и есть, только настырная девица мне не поверила, разобиделась пуще прежнего, даже плечиком дёрнула, когда я её погладил. И такая Елизавета Андреевна в своей обиде притягательная стала, что я с трудом удержался, чтобы не расцеловать её в обе щёки и притиснуть к себе, как делал в детстве с любимым плюшевым мишкой. Чтобы не сорваться и окончательно не ухнуть в дела амурные, я сказал барышне, что её родственница не сама упала. Я ждал, что будет неверие, горячее отрицание очевидных для меня вещей, затем слёзы и, вполне возможно, обида, с непременными жалобами, упрёками и побегом к себе. Ах да, ещё хлопаньем дверью, я уже успел заметить, что госпожа Соколова именно так выражает своё возмущение. Только вот Елизавета Андреевна опять меня удивила. На милом личике барышни все чувства читались точно в открытой детской книге с крупным шрифтом и цветными картинками, чтобы даже самый невнимательный читатель всё понял правильно. Вот с губ сорвалось короткое отрицание, зелёные глаза загорелись недоверием, быстро сменившимся гневом, а затем барышня коротко вздохнула и деловито, словно речь шла о неожиданном приезде дюжины соседей в гости, спросила:

- Почему Вы решили, что Олюшка не сама упала?

Я приподнял брови. Всегда особенно ценил людей, способных не только услышать кого-то, кроме себя, но ещё и принять чужую точку зрения, даже если она в корне противоречит созданной и