– Мы как-нибудь выкрутимся, – продолжал он. – Конечно, к нам пожалует проверочная комиссия, но не сразу, думаю, через полгода, не раньше, а то и через год. Так что у вас будет время найти выход из положения…

Я кивнул, заверив его, что съеду не позже чем через три-четыре месяца. Ну вот и все, больше нам нечего было сказать друг другу. Он помог мне. Прощаясь, я поблагодарил его, он сказал: не стоит, это сущие пустяки, я чувствовал, что сейчас он разразится филиппикой против дебилов, от которых никакой жизни не стало, но в конце концов он замолчал, наверняка он и так частенько разражался такими филиппиками и знал, что все впустую, дебилы все равно победят. Я со своей стороны, уже стоя на пороге, извинился за беспокойство, и в ту минуту, когда я произнес эти банальные слова, мне стало ясно, что теперь моя жизнь как раз и будет сводиться к постоянным извинениям за беспокойство.

Таким образом, я дошел до стадии стареющего истерзанного зверя, который, понимая, что раны его смертельны, ищет пристанище, чтобы закончить там свое существование. В этом случае потребности в меблировке весьма ограниченны: достаточно будет кровати, понятно, что вылезать из нее уже не придется; в столах, диванах и креслах нет необходимости, они смотрелись бы бесполезным реквизитом, ненужным и даже болезненным рецидивом социальной жизни, которой уже больше не бывать. А вот без телевизора не обойтись, телевизор – это развлечение. Для этих целей мне хватит студии – правда, довольно просторной студии все-таки, чтобы было где повернуться.

Вопрос о районе оказался сложнее. Со временем у меня сформировалась небольшая сеть специалистов, на каждого из которых было возложено курирование одного из моих внутренних органов, дабы избавить меня от чрезмерных страданий до наступления фактического часа смерти. Многие из них вели прием в 5-м округе Парижа, и в своей последней жизни, медицинской жизни, настоящей жизни я остался верен кварталу, где учился, где провел свою юность, где жил жизнью грез. Мне казалось логичным быть поближе к врачам, ставшим отныне моими главными собеседниками. Мои походы к ним были, в определенном смысле, простерилизованы, обезврежены в силу своего медицинского характера. Но поселиться в этом квартале было бы, напротив – понял я сразу, как только предпринял какие-то шаги по поиску недвижимости, – роковой ошибкой.

Первая же студия, которую мне показали, на улице Ларомигьер, произвела на меня очень приятное впечатление: светлая, с высокими потолками, окна выходят в большой зеленый двор, дороговато, что и говорить, но, в общем, я мог бы себе это позволить, ну не факт, конечно, и тем не менее мы почти ударили по рукам, но когда на обратном пути я свернул на улицу Ломонд, меня накрыла волна чудовищной гнетущей тоски, и с комком в горле, еле переводя дыхание, я на ватных ногах дотащился до первого попавшегося кафе, решив там отсидеться, но и это меня не спасло, напротив, я мгновенно узнал его, мне часто случалось бывать тут в годы учебы в Агро, наверное, мы даже заходили в это кафе с Кейт, внутри оно почти не изменилось. Я заказал поесть, омлет с картошкой вкупе с тремя кружками «Леффе» понемногу привели меня в чувство, о да, Запад скатывается к оральной стадии, и я его понимаю; выходя из кафе, я понадеялся, что меня отпустило, но стоило мне повернуть на улицу Муффтар, как все началось сначала, этот маршрут превратился в мой крестный путь, на сей раз в моем воображении возникла Камилла, я вспомнил, с какой радостью она бродила по рынку воскресным утром, восхищаясь спаржей, сырами, экзотическими овощами и живыми омарами, мне потребовалось больше двадцати минут, чтобы добраться до метро «Монж», я по-стариковски спотыкался, задыхаясь от муки, непостижимой муки, которой бывают подвержены старики, но ведь это не что иное, как бремя жизни, нет, о 5-м округе лучше забыть, и забыть навсегда.

Так что я принялся за поиски квартиры, следуя к югу по седьмой линии метро, цены снижались по мере моего продвижения, и в начале июля я с изумлением очутился в однокомнатной квартире на авеню Сестры Розалии, почти напротив отеля «Меркюр». И сразу от нее отказался, как только осознал свое сокровенное, безотчетное желание и впредь видеться с Одри, боже мой, как же трудно совладать с собственной надеждой, превозмочь ее настырность и коварство, неужели все мужчины таковы?

Пришлось мне двинуться дальше, еще южнее, окончательно отринув иллюзии самой возможности жизни, иначе мне не вывернуться, и вот в таком расположении духа я и начал смотреть квартиры в многоэтажках между Порт-де-Шуази и Порт-д’Иври. Видимо, я стремился найти что-то пустое, белое и голое; эти кварталы почти идеально соответствовали моим стремлениям, жить в такой башне – это все равно что нигде не жить, ну, не совсем нигде, скажем, в непосредственной близости от нигде. Кстати, цена за квадратный метр на этих территориях, заселенных в основном чиновниками, оказалась вполне доступной, и предусмотренной мною суммы хватило бы на двухкомнатную, а то и трехкомнатную квартиру, только кого я в нее поселю?

Все башни выглядели одинаково, и все студии выглядели одинаково, по-моему, я выбрал самую пустую, самую тихую и самую голую из них, в самой безликой многоэтажке, так я хотя бы мог быть уверен, что мой переезд пройдет незамеченным и не вызовет никаких комментариев – равно как и моя кончина. Соседи, в большинстве своем китайцы, будут вежливы и нейтральны. Из окон зачем-то открывался бескрайний вид на южные пригороды, вдалеке виднелся Масси и, вероятно, Корбей-Эссон; впрочем, какая разница, на окнах были жалюзи, и я наметил на следующий же день после переезда опустить их раз и навсегда. Кроме того, там имелся мусоропровод, чем, собственно, я и прельстился; при наличии мусоропровода, с одной стороны, и нового сервиса доставки еды, запущенного Amazon, – с другой, я мог достичь почти идеальной независимости.

Отъезд из отеля «Меркюр» дался мне на удивление тяжело, особенно из-за юной Одри, которая чуть не плакала, но что я мог поделать; если она переживает по такому поводу, ей в жизни придется несладко, ей сейчас лет двадцать пять самое большее, но все-таки пора уже черстветь. В общем, я поцеловал ее, один раз, потом два, потом четыре, она самозабвенно отвечала на мои поцелуи и даже мимолетно приобняла меня, ну и хватит, мое такси уже подъехало к дверям отеля.

Переезд особых хлопот мне не доставил, я быстро купил мебель, переоформил абонемент на декодер SFR, решив хранить верность своему провайдеру, хранить ему верность, пока смерть нас не разлучит, этому научила меня жизнь. Однако их спортивные каналы интересовали меня уже гораздо меньше, я понял это по прошествии нескольких недель, старея, я потерял спортивную форму, оно и понятно. Тем не менее в пакетах SFR я обнаружил массу сокровищ, в частности кулинарного характера, я постепенно превращался в доброго старого толстяка, а может, и в эпикурейца, почему бы и нет, а что, Эпикур разве еще что-то имел в виду? Но в то же время черствая горбушка с каплей оливкового масла – уж больно суровая диета, мне подавай медальоны из омара и морских гребешков с овощами, в конце концов, я декадент, а не греческий сельский пидор.

Ближе к середине октября мне стали надоедать кулинарные программы, пусть и отлично сделанные, что и положило начало моей деградации. Я заставил себя увлечься ток-шоу на остросоциальные темы, но это был краткий и безотрадный опыт: крайний конформизм выступающих, прискорбное единообразие их приступов негодования и восторгов приняли такой размах, что теперь я мог предугадать, что они скажут не только в общих чертах, но даже в деталях, чуть ли не дословно; комментаторы и эксперты шли сплошной чередой, этакие никчемные европейские марионетки, одни кретины сменяли других кретинов, рассыпаясь в похвалах глубине и высоконравственности позиций собеседника, да я мог бы сам написать им диалоги, в конце концов я навсегда выключил телевизор; я бы совсем приуныл, если бы мне достало сил смотреть их и впредь.