На этих страницах я уже упомянул несколько фотографий – две с Камиллой, одну с Кейт. Но были и другие, чуть более трех тысяч других, гораздо менее интересных, я даже поразился, до какой степени заурядными они оказались: туристические снимки, сделанные в Венеции или во Флоренции, похожие как две капли воды на снимки сотен тысяч других туристов, какого черта я все это фотографировал? И что, интересно, побудило меня напечатать эти дурацкие картинки? Но все-таки я собрался приклеить их на стену, каждую на строго определенное место, совершенно не рассчитывая, что таким образом в них вдруг проявится какой-то смысл или красота. Но я не сдамся, я пойду до конца, потому что я в состоянии это сделать, средства мне позволяют это сделать, и физически я вполне могу справиться с этой задачей.

Так я и сделал.

Пришло время и мне заинтересоваться коммунальными платежами. В многоэтажках 13-го округа они буквально зашкаливали, чего я никак не ожидал, и это не могло не сказаться на моих жизненных планах. Еще несколько месяцев тому назад (всего несколько месяцев? А может, целый год, а то и два? Я разучился вписывать свою жизнь в хронологические рамки, среди расплывчатого небытия уцелели лишь какие-то отдельные картинки, но внимательный читатель обязательно заполнит лакуны), короче говоря, в тот момент, когда я решил исчезнуть, порвать навсегда с Министерством сельского хозяйства, равно как и с Юдзу, мне еще казалось, что я богат, что на родительское наследство я могу жить бесконечно.

Но теперь на моем счету осталось немногим более двухсот тысяч евро. Естественно, о том, чтобы поехать отдохнуть, и речи быть не могло (да и как, собственно, отдыхать? Кататься на фанборде и горных лыжах? И где именно? Как-то раз в одном клубе на Фуэртевентуре, где мы проводили отпуск с Камиллой, я заметил парня, который приехал туда в одиночестве: он ужинал в одиночестве – и так, наверное, и будет ужинать в одиночестве до самого отъезда, подумал я; этот, как мне показалось, испанец лет тридцати был хорош собой и, скорее всего, происходил из достаточно приемлемых слоев общества, он вполне мог оказаться банковским клерком, например; видя, как изо дня в день, особенно в ресторане, ему приходится собирать волю в кулак, я был ошеломлен и чуть ли не содрогался от ужаса). Нет, я никуда не поеду даже на выходные, с шарм-отелями я покончил раз и навсегда, чем ехать одному в шарм-отель, лучше уж сразу застрелиться; мне стало совсем тоскливо, когда я поставил свой «мерседес G 350» на минус третьем уровне подземного гаража – парковочное место прилагалось к квартире, – на гадком, засаленном полу валялись овощные очистки, и вообще атмосфера царила тошнотворная, неужели мой старичок «мерседес» обречен отныне на заточение в жутковатом грязном паркинге, какой печальный финал для того, кто лихо катил по горным тропам, пробирался напрямик через болота, переезжал вброд реки и, имея на спидометре более 380 000 километров, ни разу меня не подвел.

К эскорт-услугам я тоже прибегать не собирался, к тому же я потерял листок, врученный мне доктором Азотом. Обнаружив пропажу, я решил, что, вероятно, забыл его в «Меркюре», и даже занервничал при мысли, что Одри могла на него наткнуться, что явно сказалось бы на ее уважении ко мне (а мне вообще-то не насрать? по-моему, у меня совсем ум за разум зашел). Мне, естественно, ничего не стоило переспросить номера телефонов у Азота или найти их самому, подобных сайтов сейчас хоть отбавляй, но я подумал, что это пустые хлопоты: пока что ничего похожего на эрекцию не предвиделось, мои спорадические попытки мастурбировать не оставляли никаких сомнений по этому поводу, вот так мир превратился в безликую поверхность, лишенную рельефа и какой бы то ни было привлекательности, зато мои текущие расходы значительно сократились; однако коммунальные платежи были столь непристойно высоки, что, даже ограничившись маленькими радостями жизни – едой и вином, – я не продержусь больше десяти лет, после чего нулевой баланс на моем банковском счете положит конец процессу.

Я решил действовать ночью, чтобы вид бетонной эспланады меня не расхолодил, на собственное мужество я не очень полагался. В соответствии с моим замыслом, развитие событий должно было быть стремительным и четким: переключатель у входа в комнату позволял поднять жалюзи за несколько секунд. Стараясь ни о чем не думать, я подошел к окну, раздвинул его, высунулся наружу – и вот, все готово.

Меня долго сдерживала мысль о времени падения, я представлял, как в течение нескольких минут парю в пространстве, постепенно осознавая, что от удара о землю неминуемо лопнут внутренние органы, нестерпимая боль пронзит все мое существо, по мере падения меня будет все больше и больше охватывать чудовищный тотальный ужас и его не смягчит даже счастье блаженного обморока.

Не зря я столько лет посвятил научным штудиям: расстояние h, пройденное телом в свободном падении за время t, вычисляется по формуле h=gt2/2, где g – ускорение свободного падения, таким образом, для высоты h время падения будет равно 2h/g. Учитывая высоту (почти сто метров) моей башни и тот факт, что сопротивлением воздуха для данной высоты можно пренебречь, получаем время падения, равное четырем с половиной, максимум пяти секундам, если все же ввести параметр сопротивления воздуха; в общем, как мы видим, у страха глаза велики; после нескольких стаканов кальвадоса, может, и времени на размышления не останется. Знай люди эту простую цифру – четыре с половиной секунды, число самоубийств значительно выросло бы. Итак, я достигну земли на скорости 159 км/час, удовольствие ниже среднего, конечно, ну да ладно, я ведь страшусь не столько самого удара, сколько полета, а физика убедительно доказала мне, что полет будет кратким.

Но десять лет – это слишком, мои душевные муки станут невыносимыми, более того, смертельными гораздо раньше; с другой стороны, я же не собирался оставлять наследство (да и кому, государству, что ли? В высшей степени неприятная перспектива), так что мне следовало потратить все свои сбережения в ускоренном темпе, а это не то что мелко, а прямо-таки отвратительно, но мысль о том, что я умру, имея деньги на счету, была мне нестерпима. Я мог бы расщедриться, отдать их людям, но кому? Паралитикам, бомжам, мигрантам, слепым? Ну не румынам же отстегивать, еще чего не хватало. Мне редко делали подарки, и я не то чтобы мечтал одаривать других; доброта так и не развилась во мне, этот психологический процесс не состоялся, напротив, мое безразличие к человеческим особям только усилилось со временем, я уж не говорю о тех случаях, когда я испытывал к ним откровенную неприязнь. Я пытался сблизиться с отдельными представителями рода человеческого (особенно с представительницами, поскольку они изначально больше меня привлекали, но об этом я уже говорил), в общем, я думаю, что я совершил общепринятое, стандартное, среднестатистическое количество попыток, но по ряду причин (которые я также упомянул) ничто не сбылось, ничто не давало мне оснований думать, что у меня есть свое место на земле, или какое-то окружение, или причина жить дальше.

Уменьшить средства на банковском счету я мог, только наедаясь до отвала и стараясь при этом выбирать самые изысканные и дорогостоящие продукты (трюфели из Альбы? омары из штата Мэн?), я и так уже весил больше восьмидесяти кило, но на длительности падения мой вес никак не отразится, это уже давно доказали замечательные опыты Галилея, проведенные им, как гласит легенда, на вершине Пизанской башни, но скорее все-таки на какой-нибудь Падуанской.