Она сидела на диване в гостиной, рядом с сыном, они увлеченно смотрели какой-то DVD, мне трудно было определить, что именно, возможно «Король Лев», потом ребенок уснул, она взяла его на руки и направилась к лестнице. Вскоре во всем доме погас свет. В моем распоряжении был только карманный фонарик, другие варианты я исключил: на таком расстоянии Камилла, безусловно, меня не увидит, но, если я зажгу свет в ресторане, она заподозрит, что тут что-то нечисто. Открыв банки с зеленым горошком и персиками в сиропе, я быстро поел, выпил бутылку сент-эмильона и почти мгновенно заснул.

На следующее утро, около одиннадцати, Камилла вышла, пристегнула ребенка в детском кресле и поехала по мосту в обратном направлении, ее машина проскочила в десятке метров от ресторана; к полудню она доберется до Баньоль-де-л’Орна.

Всякая вещь существует, стремится существовать, складываются ситуации, порой несущие в себе мощные эмоциональные конфигурации, и так вершится судьба. Ситуация, которую я описываю, продолжалась около трех недель. Обычно я приезжал около пяти часов дня и сразу занимал свой наблюдательный пост, я тут уже вполне обустроился, припас пепельницу и фонарик; иногда я приносил с собой ломти ветчины, гарниром к которой служили овощные консервы из подсобки; как-то раз захватил даже чесночную колбасу. Что касается выпивки, то здешнего запаса мне с лихвой хватило бы на долгие месяцы.

Я уже убедился, что Камилла живет одна и у нее нет не только любовников, но и друзей вряд ли много; за эти три недели ее никто ни разу не навестил. Как она дошла до жизни такой? Как мы оба дошли до жизни такой? И, как сказал один бард-коммунист, «разве так живут люди?»[37].

Ну да, ответ – да, так и живут, я начинал понемногу это понимать. И еще я понял, что лучше не станет. Камилла поглощена сейчас глубокой и безраздельной любовью к сыну; это продлится ближайшие лет десять по меньшей мере, а скорее пятнадцать, пока он не уедет учиться – потому что в школе он будет отличником благодаря поддержке заботливой самоотверженной матери и впоследствии получит высшее образование, в этом я нисколько не сомневался. Понемногу ситуация усложнится, у него появятся девушки, а потом и того хуже – у него появится девушка, Камилла ее не примет, став таким образом помехой в их отношениях (и даже если на месте девушки будет юноша, это не спасет ситуацию, прошло то время, когда матери с облегчением узнавали о гомосексуальности сына, сегодня эти педики, видите ли, живут вместе, точно так же избавившись от материнского диктата). Но она будет бороться, бороться за то, чтобы вернуть единственную любовь своей жизни, в течение какого-то времени обстановка будет напряженной, но позже ей придется смириться с реальностью, уступив «законам природы». И вот тогда она снова станет свободной, свободной и одинокой – но ей уже исполнится пятьдесят, время ее уйдет, а уж мое и подавно, я и так еле жив, а через пятнадцать лет и вовсе буду хладным трупом.

Уже два месяца я не брал в руки «штайр-манлихер», но все его составные части сочленились легко, податливо и аккуратно, точность подгонки была и правда великолепна. Остаток дня я провел, стреляя по стоявшему чуть поодаль в лесу заброшенному дому, там оставалось разбить еще несколько окон; сноровки я не утратил и с расстояния пятисот метров метко попадал в цель.

Мыслимо ли, чтобы ради меня Камилла поставила под угрозу идеальные, неразрывные узы, связывающие ее с сыном? Мыслимо ли, чтобы он, ребенок, был готов поделиться любовью матери с другим мужчиной? Ответы на эти вопросы были довольно очевидны, а вывод неотвратим: либо он, либо я.

Убийство четырехлетнего ребенка неизбежно вызовет бурю эмоций в средствах массовой информации, так что мне следовало готовиться к тому, что для поимки преступника будут задействованы значительные силы. Ресторан с панорамным видом быстро идентифицируют как место, откуда был произведен выстрел, но поскольку я, находясь в этом заведении, ни разу, вообще ни разу не снял латексные перчатки, то моих отпечатков тут не останется, будьте уверены. Что касается ДНК, я точно не знал, какие нужны образцы: кровь, сперма, волосы, слюна? Курил я, зажав сигарету в зубах, и по мере поступления выбрасывал окурки в припасенный для этой цели мусорный мешок; в последний момент я выкинул туда и столовые приборы, которые подносил ко рту, хотя мне казалось, что я перестраховываюсь, вообще-то у меня еще никогда не брали ДНК на анализ, ведь систематический забор ДНК у лиц, не проходящих ни по одному уголовному делу, так и не был узаконен, все-таки мы живем в относительно свободной стране, так что никакой особой угрозы я не чувствовал. Скорость действий, считал я, – залог успеха: не пройдет и минуты после выстрела, как я навсегда исчезну из «Ротонды»; не пройдет и часа, как я уже буду ехать по автостраде в сторону Парижа.

Однажды вечером, когда я обдумывал все мельчайшие детали убийства, меня пронзило воспоминание о новогоднем ужине в Морзине, тогда впервые родители разрешили мне не ложиться до полуночи, они пригласили друзей, видимо, устроили вечеринку, чего не помню, того не помню, зато я не забыл, в какое пришел возбуждение при мысли, что мы вступаем в новый год, совершенно новый с иголочки год, где любое действие, пусть самое обыденное, вроде питья какао Nesquik, состоится в некотором смысле впервые, мне, наверное, было тогда лет пять, то есть чуть больше, чем сыну Камиллы, и жизнь представлялась мне чередой всевозможных счастий, которые непременно будут расти как снежный ком и когда-нибудь превратятся в еще более великие и многообразные счастья, и в тот момент, когда это воспоминание пробудилось во мне, я почувствовал, что понимаю сына Камиллы, могу поставить себя на его место и эта тождественность дает мне право его убить. Честно говоря, будь я оленем или бразильской макакой, такой вопрос не возник бы: у млекопитающих самец, желая завоевать самку, прежде всего уничтожает все ее предыдущее потомство, дабы обеспечить превосходство своего генотипа. Подобный уклад жизни долгое время сохранялся и у первобытных племен.

Теперь я могу не спеша предаваться размышлениям о тех часах или даже минутах, никаких иных жизненных планов, кроме как предаваться размышлениям, у меня нет: не думаю, что противоборствующие силы, те силы, что пытались удержать меня от убийства, имели какое-то отношение к морали; я столкнулся скорее с проблемой антропологического порядка, проблемой принадлежности к позднему биологическому виду и приверженности кодам позднего вида – иными словами, с проблемой конформизма.

Если мне удастся преступить черту, вознаграждения я удостоюсь, конечно, не сразу. Камилла будет страдать, страдать чудовищно, и придется выждать как минимум полгода, прежде чем связаться с ней. А потом я вернусь, и она снова полюбит меня, потому что она никогда и не переставала меня любить, все очень просто, только ей захочется ребенка, и захочется довольно быстро; именно так все и будет. Несколько лет назад нас с ней занесло не в ту сторону, мы ужасающим образом прозевали свою судьбу; первый промах, увы, на моей совести, но и Камилла со своей стороны тоже постаралась; и вот теперь настало время работы над ошибками, давно пора, это наш последний шанс, и только я могу исправить положение, мне и карты в руки, «штайр-манлихер» – вот наше спасение.