Хьельдов хирд тоже понес потери, но куда меньшие.

И ведь надо помнить о моральном превосходстве – люди конунга сражались за свою землю, за свои семьи, против жадных находников, охочих до чужого добра.

Уложив половину «сборной» Гунульфа, Эйвинда и Торгрима, они деморализовали тех, кто в остатке, отняв у них надежду не то что победить, а хотя бы выжить.

– Вон! – указал Хродгейр в сторону торга. – Вон где наших прижали! Айда!

Не спрашивая Плюща, согласен ли он подсобить прижатым (а о чем речь, ежели надо?), Кривой съехал по травке во двор и почесал задами, по узкому проходу между домами и частоколом, пока не выбрался в район лавок и складов.

Костя бежал следом, испытывая драгоценное чувство товарищества и то превосходство защитника, что придает сил и упорства. Он в глаза не видел валеркину бабу Лену, не знает, где Андотт, да они оба, если честно, не слишком-то и занимают его мысли.

А вот Эльвёр… Девушка где-то там, за его спиной, она надеется на него, на его смекалку и умение противостоять, на его храбрость.

На победу.

И подвести Эльвёр никак нельзя.

Огибая очередную клеть[63], забитую пустыми бочками, Хродгейр вырвался на маленький пятачок между торговыми рядами и с ходу ввязался в драку.

Здесь, в тесноте и обиде, рубились викинги Гунульфа и Хьельда, рубились отчаянно, до последней капли крови.

Воины, среди которых Костя узнал Ракни и Эгиля, наседали на молодых хирдманов Хьельда.

Молодых да ранних – хоть в меньшем числе, они удерживали-таки более опытных противников, превозмогая их навыки удалью и презрением к смерти.

Долго так продолжаться не могло, ибо безумство храбрых вскоре уступит холодной расчетливости, сменившись смертью храбрых.

И тут секира Хродгейра пришлась очень кстати.

Первым умер Эгиль – Кривой с маху рассек ему бок, отрубая заодно и руку с мечом.

Ногой оттолкнув падавшее тело, Хродгейр подхватил левой рукой оброненный клинок и пошел зверствовать дальше, пластая врага в обе руки.

Костя прикрывал ему спину, добавив пару раз контрольные удары, как вдруг оказался лицом к лицу с тем самым белокурым дренгом, которого обезоружил еще в Тролльвике, на виду у Гунульфа сэконунга.

«Белокурая бестия» его тоже узнал, взмахнул старым саксом, желая одним ударом покончить с обидчиком, но Плющ отбил клинок. В это мгновенье он различал малейшие детали, вплоть до пятнышек ржавчины на лезвии скрамасакса и капелек пота на ожесточенном лице противника. Вспомнился последний турнир и дю Барнстокр… Как он тогда сожалел, что лишен возможности выйти на бой с настоящим рыцарем или викингом, чтобы все было не понарошку, а взаправду.

Так вот оно, исполнение желаний!

Дренг был быстр, но слишком горяч, а оттого тороплив. Махи его не впечатляли отточенностью и страдали излишествами.

Сакс мелькнул, совершая обманное движение, но Костя не повелся.

Его меч разрубил белокурому горло – темная кровь так и брызнула, словно из кувшина выплеснули рубиновое вино.

Викинги дрогнули и стали отступать, а тут и Ракни пришел конец – с ближайшей крыши прилетела меткая стрела.

Хирдманы Хьельда пошли в атаку, а Кривой махнул секирой в сторону длинного дома.

– На крышу? – сообразил Костя.

– Туда!

Потеснив стрелков, засевших на земляной кровле, Плющ стал на колени, осматривая поле боя.

В это самое время в сече произошёл перелом – хирдманы сэконунга начали отходить. Отступление не перешло в бестолковый драп, все-таки и на стороне Гунульфа сражались настоящие воины, сильные, храбрые, закаленные в битвах, но некая поспешность в прореженных рядах дружины наблюдалась-таки.

Конунговы люди выжимали врага с территории поселка, ставшего ловушкой-загоном, но особо не геройствовали – силы берегли.

С сотню хирдманов сэконунга, почти целых или здорово израненных, грузной трусцой устремились к берегу.

Миновали рощицу и замерли как один.

Не сговариваясь, они издали дружный рев, в коем смешались обида, злоба, оторопь. Викинги ошеломленно рассматривали пустынные причалы и полыхавшие снекки. Прямо на их глазах одно из суденышек прогорело дотла – обуглившиеся борта сложились, просыпаясь золой, и полусожженное днище скрылось под водой.

И только облачко смрадного пара поплыло над фьордом.

– Вот это я понимаю! – довольно крякнул Хродгейр. – Теперь им отсюда не уйти! Все тут лягут!

С крыши было видно – и понятно – как сэконунг взвыл, потрясая мечом. Он потерял всё!

Ну почти всё.

Видимо, и ему самому пришла в голову та же мысль. Яростно обернувшись к своим, он указал мечом на лес и взял разбег. Хирд покорно понесся следом.

Пара лучников с частокола проводила их стрелами.

– Слезаем!

– То влезай, то слезай, – проворчал Плющ, впрочем вполне благодушно, ибо день удался.

Когда он спустился с крыши, улыбка его попригасла.

Десятки убитых и раненых валялись в пыли по всему поселку. Одни стонали, другие уже отмучились.

Пыль медленно впитывала кровь, драгоценной красной жидкости пролито было – ведра.

Свернувшаяся кровь стыла страшными лужами, подергивалась мутной пленочкой, удобряла траву, мешалась с навозом.

Лучники уже рыскали по улице, подбирая стрелы или выдергивая их из тел. Парочка пожилых женщин бродила, склоняясь к павшим, различая, свой или чужой.

Пару раз они подзывали ближайшего викинга, тот деловито добивал поверженного врага или, по эстафете, кликал дренгов, чтобы помогли утащить раненого из своих.

Из-за дома вывернул Хьельд конунг, весь залитый чужой кровью, даже лицо его было искраплено бурыми каплями.

Повертев головой, правитель Сокнхейда углядел Йодура и окликнул его.

Хевдинг приблизился, хромая.

– Красиво горят! – ухмыльнулся он.

Хьельд кивнул нетерпеливо.

– Куда Гунульф ушёл?

– Направился к урочищу Сломанного Меча. Я послал наших охотников следом, они доложат, где сэконунг лежку выберет.

Конунг мотнул головой, указывая на Сильбрвик:

– Возьми кнорр Ульфхама и дуй на тот берег. Проверь, там ли корабли. Дуй!

– Дую, – с готовностью ответил Беловолосый и покосился на Костю: – Эй, зелень! За мной!

Прихватив по дороге еще четверых молодцев, хевдинг направился к наусту местного купца Ульфхама Меченого.

Кнорр был покороче снекки, но шире ее.