– Зря ты это про тупых людишек, готовых умирать за чужие идеалы,– я даже слегка обиделся. – Я, между прочим, тоже служил и был в горячих точках. Случалось попадать в переделки, когда смерть была совсем рядом.

– И за что же ты сражался в этих горячих точках, Лис? – насмешливо скривился Ворон.

– За Родину,– с вызовом заявил я,– за свою страну.

– А что ты понимаешь под этими громкими словами? – учитель покачал головой, словно я сморозил какую-то глупость.

– Наверное, это звучит абстрактно,– вынужденно согласился воин света,– но один мой сослуживец погиб за эти абстракции. И если бы пришлось, я бы тоже отдал за них свою жизнь.

– А зажравшиеся бюрократы входят в твоё понятие Родины? – ехидно поинтересовался мой лукавый гуру. – А олигархи и их жёны с любовницами? А малолетние обкуренные мажоры на майбахах, сбивающие старушек на переходах? Нет, Лис, ты сражался не за абстракцию, а за своих товарищей, за своих близких и друзей. Всё очень конкретно. И это правильно.

– Ладно, уел,– я с досадой кивнул. – Так значит, я – ведомый, а ты – мой ведущий?

– Я тоже ведомый,– по губам Ворона скользнула горькая улыбка. – Мне приходится быть учителем, постоянно сохранять осознанность, чтобы не выпасть из роли, но по-настоящему я был счастлив только тогда, когда был твоим учеником, Лис. А для тебя быть учителем – это и есть настоящее призвание. Ты это и сам скоро поймёшь, недолго уже осталось.

В последнее время я всё чаще задаю себе вопрос, зачем я веду эти записи. Началось всё, понятное дело, просто от скуки, потом стимулом к графоманству послужила просьба Ворона. Тогда он объяснил своё желание иметь письменное изложение нашей общей концепции мироздания и описание практик необходимостью сохранения этих знаний для своего друга и попутчика на пути к истине. Когда выяснилось, что этим попутчиком являюсь я сам, мне не раз приходила в голову мысль оставить эту писанину. Даже было забил на это дело почти на целый месяц. Ну действительно, для кого я стараюсь? Однако Ворон аккуратно и настойчиво вернул меня на писательскую стезю.

Зачем ему это нужно теперь, вообще непонятно. Кто станет это читать? Всё, что нужно, я и так помню, и, если придётся принять эстафету от моего учителя, записи мне не понадобятся. Ника читать мои тетрадки тоже не будет, для неё познание никогда на было целью жизни, как и для большинства представительниц прекрасного пола. Женщины предпочитают общаться с мирозданием на чувственном уровне, они познают мир не концептуально, а на собственном опыте. Наверное, в этом и заключается великая тайна женской природы, которую нам, мужикам, никогда не постичь. Нет, я вовсе не утверждаю, что мы все бесчувственные чурбаны, мы тоже пользуемся эмпирическими методами познания, но всё-таки интеллект для нас всегда является приоритетным инструментом.

Каждый раз, когда заканчивается очередная тетрадка, я обнаруживаю новенькую на моём любимом верстачке, где я обычно работаю над записками. Откуда эти тетрадки берутся, не составляет никакого секрета, это Ворон для меня старается. Отчего-то для него мои записи очень важны, важнее, чем для меня самого. Впрочем, тут я лукавлю, я уже так втянулся, что писательство превратилось для меня в обязательный атрибут островного существования, что-то среднее между охотой и колкой дров. Не удивительно, что при виде чистой тетрадки у меня начинается писательский зуд, прям-таки условный рефлекс, как у собачек Павлова.

В последнее время меня всё больше тревожит настроение моего мудрого гуру. Он словно специально подводит меня к мысли, что скоро мы расстанемся. И речь идёт вовсе не о том, что после возобновления судоходства по Воже мы с Никой свалим на материк и заживём отдельной семьёй, если вы так подумали. Ворон отлично понимает, что по доброй воле я его не покину. Он постоянно говорит о своей близкой смерти, причём говорит об этом, как о чём-то самом собой разумеющемся. Да, я понимаю, что он очень стар, две с половиной сотни лет – это по любым меркам даже человеческим возрастом назвать нельзя. Но нет в нём той дряхлости и усталости, которые отличают людей, приближающихся к смерти. Ворон по-прежнему бодр, весел и полон идей.

Простенькая логическая цепочка легко приведёт нас к заключению, что Ворон готовится вовсе не к естественной смерти, а к насильственной. Что-то он такое знает, чем не желает со мной делиться. Возможно, это имеет отношение к предстоящему нам экзамену. Мой учитель явно не надеется его пережить. Это как минимум странно, поскольку, если я правильно понимаю, прошлый экзамен, который мы оба завалили, он-то как раз пережил, в отличие от нас с Никой. Тогда почему сейчас всё должно сложиться иначе? В общем, я решился осторожно прощупать нашего скрытника, а потому завёл как бы абстрактный разговор о смерти с намерением потихоньку перевести его в более практичное русло. Только вышло всё иначе.

В то утро мы с Вороном уютно расположились на берегу озера в ожидании Ники, чтобы всем вместе отправиться на прогулку к южному мысу. Солнышко пригревало уже совсем по-весеннему, у берега лёд полностью растаял, только вдалеке можно было заметить серую полоску грязного ледяного покрова. Хотя, скорее всего, это был уже не сплошной лёд, а шуга, мелкие раздробленные осколки, изъеденные солнцем, как потраченная молью шуба. Ещё неделя-другая, и вода совсем очистится.

Вы никогда не замечали, что у весны какой-то удивительный, прямо-таки живительный запах? Так пахнет сырая земля, впитавшая в себя талую воду, так пахнут распускающиеся почки деревьев и едва проклюнувшаяся травка. Весенний воздух можно пить как нарзан, он такой же освежающий и как будто бы даже с пузырьками. Только упоротый мизантроп был способен в такой обстановке завести разговор о смерти. Что ж, у меня были свои резоны.

Когда я готовился к этому допросу с пристрастием, то заранее накидал вопросы, которые могли бы сойти за спорные, чтобы объект разработки увлёкся содержанием и не заподозрил меня в коварном намерении раскрутить его на конкретные детали предстоящего нам испытания. На этот раз я подошёл к своей задаче весьма тщательно, постарался копнуть поглубже, чтобы не выглядеть поверхностным дилетантом. Ну и докопался, в том смысле, что действительно нашёл несостыковки в той схеме, которую изложил мне Ворон, и которую, скорей всего, я сам и сочинил когда-то.

На первый взгляд картинка была стройной и непротиворечивой, она объясняла как причину смерти, так и потерю памяти при перевоплощении. Коротко её можно было бы описать следующим образом. Когда катастрофическая потеря грубых вибраций вызывает переключение восприятия нашего сознания в режим посмертия, сознание намеренно уничтожает ум, чтобы соединиться с высшим я для подпитки и восстановления нормального энергетического баланса. Новый ум создаёт новую личность, а старая как бы затирается. Вот и потеря памяти. Казалось бы, всё понятно. Однако при более тщательном рассмотрении эта схема уже не показалась мне такой уж логичной.

Например, оставался вопрос, а каким это волшебным образом наше сознание покидает мир Демиурга, чтобы слиться с высшим я, которое пребывает в сознании Создателя, то есть в совершенно другом мире? Демиург ведь не делит наш мир на проявленный и посмертный, для него всё это единая реальность. С чего бы ему отпускать всех умерших в мир Создателя на побывку? Не говоря уж про то, что технически такой обмен сознаниями осуществить довольно сложно, если вообще возможно. Ведь речь идёт о смене мерности как минимум. Как трёхмерная проявленная форма сознания будет себя ощущать, оказавшись в мире с большей мерностью? Загадка природы.