Когда Веспасиан вскочил на борт, Магн и Секст уже поднимали парус. Суденышко стало набирать ход, Марий переложил руль, выводя его в море. Веспасиан стоял на корме и смотрел на Тертуллу, фигурка которой делалась все меньше и меньше. Когда она превратилась всего лишь в точку на пляже, юноша упал на колени и зашелся в приступе жестоких рыданий. Он оплакивал горячо любимую бабушку, которая, хотя была еще жива, для него уже все равно что отошла в царство мертвых.

Фракия, весна 26 года н. э.

– Что теперь затеял этот вонючий хорек? – буркнул Магн, с раздражением глядя на Гнея Домиция Корбулона, начальника колонны пополнения. – Если сегодня мы опять изменим направление, я взбунтуюсь.

– Чтобы взбунтоваться, надо подпадать под действие военной дисциплины, – напомнил Веспасиан, наблюдая за очередной оживленной перепалкой между Корбулоном и местными проводниками. – В твоем обличье вольноотпущенника, а стало быть, гражданского лица, ты можешь говорить и делать что угодно, никто и ухом не поведет, особенно такой знатный и высокомерный тип, как Корбулон.

Магн стянул с головы пилей – коническую войлочную шапочку, знак вольноотпущенника, и утер пот со лба.

– Надменный вонючий хорек, – пробормотал он.

Границу между римской провинцией Македония и клиентским царством Фракия колонна пересекла пять дней тому назад. Три дня, следуя Эгнатиевой дорогой, легионеры шли среди готовых покрыться цветами фруктовых садов и свежезасеянных полей по узкой прибрежной долине. Неприступные, вздымающиеся до неба громады южного ответвления Родопских гор образовывали северный ее край, а лазурные волны прекрасного, но коварного Фракийского моря, искрящиеся в лучах теплого весеннего солнца, – южный.

В Филиппах, на македонской границе, Корбулона ждал приказ как можно быстрее двигаться на соединение с армией Поппея Сабина. Армия стояла под Бессапарой на реке Гебр, на северо-западе клиентского царства, там, где северные отроги Родопского хребта смыкаются с Гемскими горами. Именно там, в этой твердыне среди скал укрылись фракийские мятежники, главные силы которых были разбиты Поппеем в сражении, состоявшемся двумя неделями ранее. Корбулон проклинал свое невезение. Он пытался выяснить подробности о битве, но гонец уже уехал в Рим, спеша доставить известие о победе императору и сенату.

Молодой и амбициозный аристократ, Корбулон нещадно подгонял солдат, стремясь поспеть прежде, чем восстание будет окончательно подавлено и его личный шанс прославиться исчезнет.

Встретившись с проводниками, колонна оставила дорогу у восточной оконечности Родопского хребта и теперь направлялась на северо-восток по нехоженным тропам у подножия гор, с целью оказаться с северной их стороны и далее следовать на северо-запад до пункта назначения. Она находилась на землях целетов, племени, оставшегося верным Риму и его марионетке, царю Реметалку. По большей части целетами двигала ненависть к северным соседям, бессам и дейям, взбунтовавшимся в предыдущем году против наборов в римскую армию.

Видя, как Корбулон, закончив переговоры с проводниками-целетами, разворачивает лошадь и возвращается к голове колонны, стоявшие в рядах первой когорты из четырехсот восьмидесяти легионеров-новобранцев Веспасиан и Магн переглянулись.

– Как понимаю, наш уважаемый предводитель настойчиво толкает еще одно племя к бунту, – с усмешкой заметил Веспасиан, следя за тем, как багровый от ярости военный трибун проезжает мимо авангарда из ста двадцати галльских конников-ауксилиариев. – Если так дальше пойдет, не миновать нам раскачивания в деревянных клетках над священными кострами фракийцев.

– Я думал, что это обычай германцев и кельтов, – заметил Магн, поудобнее пристраивая натертые седлом мозоли.

– Не сомневаюсь, что и у этих варваров найдется не менее зверский способ тешиться с пленниками. Остается надеяться, что заносчивость Корбулона не подтолкнет фракийцев применить их к нам.

– Трибун! – рявкнул Корбулон, останавливая коня рядом с Веспасианом. – Мы встаем здесь на ночь – эти рыжие лисьи выродки отказываются идти сегодня дальше. Распорядись насчет постройки лагеря.

– Есть, командир.

– И еще, трибун, – Корбулон бросил на Веспасиана пристальный взгляд поверх длинного, выдающегося вперед носа, главенствующего над тонким угловатым лицом. – Прикажи центуриону Фаусту удвоить ночные караулы. Не доверяю я этим ублюдкам, которые из кожи вон лезут, чтобы замедлить наше продвижение.

– Я думал, что они верны Риму?

– Единственное, чему верны эти дикари, так это своим вонючим племенным богам. Они собственную мать зарежут.

– Мы, похоже, движемся очень кружным маршрутом.

– Фракийцы не спешат доставить нас к цели. Всякий раз, как я настаиваю идти на северо-запад, они находят какую-нибудь причину и через милю-другую снова сворачивают на северо-восток. Словно собираются вывести нас совсем в другое место.

– Сюда, например? – Веспасиан обвел взглядом сначала горы слева, потом густой сосновый лес, простиравшийся в низине насколько хватало глаз. – Не лучшая позиция для лагеря, слишком все закрыто.

– Точь-в-точь моя мысль, но что поделаешь? До заката чуть более трех часов, а без помощи проводников ничего лучшего нам не найти. Поэтому остаемся здесь. Хотя бы с древесиной трудностей не возникнет. Так что подряжай людей, я хочу, чтобы на ночь лагерь был обнесен частоколом – будем вести себя, как на вражеской территории.

Веспасиан смотрел вслед едущему вдоль колонны начальнику. Тот был на семь лет старше юноши, прослужил три последних года при штабе Поппея, а до этого год провел на границе на Рейне. Хотя Корбулон тоже являлся выходцем из провинции, его семья вот уже два поколения принадлежала к сенаторскому сословию, и молодой офицер вел себя с высокомерием человека, привыкшего к почету. Факт, что его вместе с примипилом, то есть первым центурионом Четвертого Скифского Фаустом, отослали в Италию за новобранцами, в результате чего летняя кампания началась без него, больно ранил тщеславие Корбулона. Отсюда проистекала нетерпимость к малейшим просчетам и ошибкам со стороны неопытных рекрутов, выразившаяся за семьдесят дней марша в несчетном количестве порок и одной казни. Трибун вполне заслуживал употребленного Магном эпитета «вонючего хорька», но даже ограниченный военный опыт подсказывал Веспасиану, что инстинкт военачальника у Корбулона верный, и юноша ревностно принялся исполнять полученные приказы.

– Центурион Фауст!

– Да, командир!

Центурион замер по стойке «смирно», тренькнув фалерой – металлическим диском, прикрепленным к доспеху. Эту награду ему пожаловали за двадцать два года службы. Поперечный гребень из конского волоса выглядел таким же жестким, как и его хозяин.

– Распорядись строить лагерь из частокола и выставить двойные караулы.

– Есть, командир! Буцинатор, труби «Приготовить лагерь»!