Веспасиан оглядывал комнату, пытаясь представить, как дед падает на меч в отчаянной попытке уберечь свою семью и собственность, избрав почетный способ уйти. Потом он посмотрел на бабушку – в ее глазах явно стояла та же картина.

– Всякий раз, когда я расспрашивал тебя про смерть деда, ты отвечала, что он умер за Рим.

– Так и есть. Просто он умер за свое представление о Риме. Старом, республиканском Риме, а не о том, который возник после гражданской войны – новом, императорском.

– Ты все еще смотришь в прошлое, Тут? Тебе хотелось бы, чтобы республика устояла?

– Да, но только ради моего мужа. Если бы она устояла, он дольше был бы со мной. То же, как сейчас управляется Рим, меня не заботит, пока меня не трогают. Боюсь, однако, что этой ночью Рим снова постучит в мои ворота, так что пора спрятать вас всех получше.

– Думаешь, преторианцы придут сюда? – спросил Веспасиан. Оказавшись в привычной обстановке, он поддался обманчивому чувству безопасности.

– Разумеется. Не обнаружив никого в Козе, они станут обыскивать все окрестности по пути на север. Но это не страшно. Я приказала Атталу смешать ваших лошадей с моими, а ночь вам, боюсь, придется провести на чердаке над бараками рабов.

– Я понятия не имел, что там есть чердак.

– Потому что он очень хорошо спрятан. Твой дед пользовался им, чтобы укрывать сторонников Помпея, не пожелавших жить в Риме под властью Цезаря. Они останавливались здесь по пути на север, прочь из Италии.

– Сколько мне пришлось сегодня узнать о своем деде такого, о чем я даже не подозревал.

– А с какой стати тебе было знать об этом? Ты жил здесь еще ребенком и представления не имел о политике. Теперь, когда ты стал мужчиной и сам увлекся политикой, тебе важно иметь представление об опасностях, которые влечет за собой тот или иной выбор. Твой дед понимал это, но та сторона Рима, которую он счел правой, проиграла, так что, исполняя предначертанную тебе судьбу, не прогадай.

Веспасиан вскинулся.

– Что ты имеешь в виду, говоря о предначертанной судьбе? Я как-то подслушал разговор родителей и понял, что при моем рождении были какие-то пророчества, говорящие о высоком предназначении. Но никто не хочет говорить, какие именно. Мать связала всех клятвой молчания.

Тертулла улыбнулась.

– В таком случае ты должен понимать, что и я ничего не скажу тебе, потому как тоже приведена к клятве. Могу обмолвиться только, что это были добрые знамения. Настолько добрые, что в наши дни императорской власти лучше не придавать их огласке. Но знамения богов исполняются только при условии, что человек сыграет и свою роль и сделает правильный выбор.

Веспасиан ожидал уклончивого ответа, но ощутил некоторое удовлетворение.

– Спасибо, ты помогла мне понять нечто, чего я никак не мог раньше выразить словами. Так вот: если дело представляется мне справедливым, я приложу все силы, защищая его.

Тертулла наклонилась и поцеловала внука в щеку.

– Ты очень сильно вырос с нашей последней встречи, драгоценный мой мальчик. Во всех смыслах. Но теперь пора найти твоих друзей и укрыть вас на чердаке. Преторианцам скоро надоест впустую терять время в Козе.

– Даже если гвардейцы не найдут нас здесь, нам еще предстоит как-то проскользнуть мимо них по пути в Геную, – сказал Веспасиан, с трудом вставая.

– Это излишне, – ответила бабушка, поддерживая внука под руку. – Лучший способ достичь Генуи, избежав застав и патрулей, а одновременно выиграть больше времени, пока ты побудешь со мной и подлечишь ногу, это отправиться туда морем.

– Значит, Тут, все получает тот, кого поддерживает армия? – спросил Веспасиан, подавляя желание почесать рубец, затянувший рану. – Все эти высокие идеи, за которые люди жертвовали жизнью, оказываются не более чем прикрытием для факта, что власть основывается отныне не на силе закона, а на военной мощи?

Вечером накануне отъезда Веспасиана они с бабушкой расположились в триклинии. Последние одиннадцать дней пролетели для юноши слишком быстро. Большую часть времени он проводил, давая покой ноге и одновременно болтая с Тертуллой. В дневные часы молодой человек нежился на кушетке в саду, а по вечерам обедал наедине с родственницей в триклинии. Тертулла рассказывала ему о подвигах деда во славу республики. Она поведала о ненависти Петрона к Цезарю, а затем к Августу и всему тому, что пришло с ними; о его разочаровании сенатом и республиканской партией, нерешительность и мягкотелость которой и предрешила конечное поражение; об усилении аристократической власти, подпитанной военными мускулами преторианцев, до окончательного торжества которой, благодарение богам, дед не дожил.

Как и ожидала Тертулла, преторианцы нагрянули в усадьбу. Хозяйка держалась любезно и предупредительно, и час спустя гвардейцы уехали, убежденные, что в доме нет никого, кроме чудной старухи, представляющей угрозу разве что для самой себя и своих многострадальных рабов.

Веспасиан смотрел на свою восьмидесятисемилетнюю бабушку, которую преторианцы сочли выжившей из ума. Она была одним из последних очевидцев одного из самых бурных периодов истории. Память пожилой римлянки не притупилась, позволяя ей отвечать на град вопросов внука. Тертулле приходилось встречаться с Помпеем, слышать выступление Цезаря, видеть Клеопатру, приезжавшую в Рим в качестве гостьи и любовницы Юлия. После убийства Цезаря она в этом самом доме укрывала Марка Брута, в то время как легионы Антония спешили по Аврелиевой дороге на север, чтобы сразиться с войсками другого заговорщика, Деция Брута. На следующий день Тертулла поцеловала на прощание мужа, отплывающего вместе с Марком Брутом в Грецию, где Кассий собирал армию республиканцев. Десять лет спустя, уже вдовой, она и ее единственный сын, будущий отец Веспасиана, смотрели с высокого берега на северную эскадру, плывущую в расположенный на восточном берегу Италии Брундизий. Оттуда кораблям Октавиана предстояло отправиться в решающую битву под Акцием, которая покончит с Антонием и его возлюбленной Клеопатрой и отдаст всю империю в руки одного человека – Октавиана, императора Августа…

Со стола уже убрали, оставив только сосуд с вином и воду. Масляные лампы мерцали от сквозняка – это завывающий снаружи ветер запускал свои пронырливые пальцы внутрь дома. Шум веселой пирушки, затеянной Магном и его дружками, по временам перекрывал рокот бури с дождем, бушующей на море. «Братья перекрестка» коротали дни в разъездах по имению, прикрываясь необходимостью следить за патрулями преторианцев, но на самом деле предаваясь охоте. По вечерам они жарили добычу, упивались вином, а затем отправлялись в кровать, прихватив понравившуюся из числа рабынь.

– Военная мощь подменяет не только силу закона, – ответила Тертулла на вопрос внука, потягивая вино из любимого кубка. – Тиберий был приемным сыном Августа, поэтому имел право наследовать, хотя многие предпочитали Германика. Поддержка армии помогла ему реализовать это право. Будем надеяться, что в свою очередь его наследник сможет рассчитывать на подобную лояльность войск.