Я, сдвинувшись влево, встал напротив отверстия, манящего теплом и обещанием горячей еды.

– А-а… Так ты человек. – В голосе существа, прячущегося под копной шкур и тряпья, слышалось нешуточное удивление.

– Не все согласятся с этим утверждением, но в целом оно верно.

– А другой? – попыталось существо выглянуть в щель. – Э-э-х, кхе… Пусть подойдёт тоже. Где он?

Ткач нехотя встал рядом со мной.

– Хм… – смерило его взглядом существо. – Соль, говоришь?

– Плюс порох и спички, – напомнил я. – Даже мыло есть.

– А это кто там? – пригляделся хозяин землянки промеж нас, заметив Красавчика, и тут же захлопнул дверь.

– Вежливость? – развёл руками Ткач.

– Он смирный, – снова постучал я. – Проблем не создаст.

– Чёрта не впущу, – донеслось изнутри.

– Ладно, не кипишуй. Он тут останется. Слышь, Красавчик, до утра свободен! – нарочито громко крикнул я недовольно насупившемуся «чёрту» и снова обратил свой дар убеждения на негостеприимного домовладельца. – Всё, он ушёл. Тут только мы двое.

Дверь снова приоткрылась.

Убедившись наконец в отсутствии чертей у родного порога, бдительное существо сняло цепь.

– Входите.

С трудом протиснувшись в низкий лаз, мы оказались внутри довольно просторной для одного жильца землянке. Прямоугольная, уходящая в глубь холма изба, сложенная из массивных брёвен, дощатый пол, застеленный шкурами, и бревенчатый потолок с тяжёлыми балками, подпираемый резными деревянными колоннами в полтора обхвата толщиной. Вдоль стен разместились широкие скамьи с разной утварью. Дальний конец землянки облюбовал накрытый медвежьей шкурой топчан. А центр этой колыбели уюта в демонической тайге занимала приземистая каменная печь, на которой, источая непередаваемо манящий аромат, грелись два чугунка.

– Там садитесь, – указало существо на свободную скамью у входа. – Снега понатащили…

Сам же ворчливый хозяин оказался скорее… хозяйкой. Хотя с полной уверенностью утверждать не взялся бы. Низкое, метра в полтора, сгорбленное коренастое создание было, несмотря на жар от печи, до того плотно укутано в тряпки и шкуры – кажется, всей представленной в этих широтах фауны, – что разглядеть наличие или отсутствие вторичных половых признаков совершенно не представлялось возможным. А из дыры глубоко надвинутого капюшона торчал только кончик крючковатого мясистого носа да сильно выдающийся вперёд подбородок с жиденькой седой порослью, что в равной степени могло свидетельствовать как о принадлежности оного к самцу северной народности, так и – самке с постклимактерическим гормональным дисбалансом. Впрочем, кто этих ёбаных мутантов разберёт…

– Выкладывайте, что там у вас, – приказала хозяйка, уперев вполне себе убедительные кулаки в бока.

Я послушно вытащил из сидора ранее обещанное добро.

– Нам нужны жратва и ночлег, – хамски вклинился в нашу милую непринуждённую беседу Ткач.

– Аха! – подскочила карлица к представленному ассортименту и, отодвинув в сторону незаинтересовавшие её спички с порохом, сунула обслюнявленный палец в тканевый мешочек с солью. – О-о… – слизнула она налипшие кристаллики, будто это была несусветно вкусная штука.

– Её что, торкает? – задался вопросом Ткач, не особо заботясь о такте.

– Сколько? – жадно сглотнула карлица. – Сколько у вас этого?

– При себе только то, что видишь, – ответил я, туго завязывая «драгоценный» мешочек. – Но в нашем лагере такого добра полно. Если есть что предложить, мы готовы к обмену.

– Ахахах! – подпрыгнула на месте карлица, едва не хлопая в ладоши. – У меня есть! Есть на что меняться! Да-да-да! – быстро протопала она к только сейчас замеченному мной проёму в стене и, откинув полог, исчезла минуты на две, после чего вернулась с кипой горностаевых и собольих шкурок. – Вот! – сложила она пушное богатство на пол, не отрывая взгляда от вожделенного мешочка. – Давай меняться!

– Не так быстро, – осадил бойкую менялу Ткач. – Я же сказал, нам нужны жратва и кров, на первое время. Нас в твою глушь, между прочим, не ветром занесло. На своих двоих по сугробам хуярили. Пожрать дай и отдохнуть с дороги, а там уж и о делах поговорим.

Карлица с подозрением крякнула и после недолгих раздумий кивнула.

– Ладно. Но соль вперёд, – протянула она раскрытую ладонь, которую я по недоразумению хотел пожать, но старушенция отдёрнула пятерню и настойчиво потрясла узловатым пальцем в сторону мешочка: – Соль!

– Как скажешь, – отсыпал я щепотку.

Карлица, получив желаемое, лихо ускакала из комнаты и вернулась через минуту, облизывая ладонь.

Честное слово, я слышал, как её язык скребёт по мозолям, едва не сдирая их.

– Вам этот, – указала карлица на один из чугунков. – Плошки здесь, спать там, – сдёрнула она со стены линялую волчью шкуру и открыла дверь.

– В кладовке, что ли? – возмутился Ткач.

– Плохо? Улица там, – уверенно парировала старушенция. – И я вас запру.

– Стоп-стоп, – вмешался я в беседу. – Так мы не договаривались.

– Жратва и кров, – резонно напомнила карлица. – Вы их получите. Я живу одна, в лесу, и я – не дура. – Из-под тряпья показалась пара воронёных стволов. – Живо взяли и пошли!

Ткач одарил меня многозначительным взглядом.

– Ладно, – примирительно развёл я руками, ища полотенце, чтобы ухватить горячий чугунок. – Будь по-твоему. Но учти, что цена на соль только что поднялась вдвое.

Воинственная бабуся крякнула, однако слабины не дала.

– Не ожидал от тебя, старая, такого свинства, – посетовал Ткач, снимая с полки посуду.

– Иди-иди, молодой.

– Ты ж понимаешь, что этот твой засов улетит с первого выстрела? – поинтересовался Алексей, когда задвижка на двери клацнула, ложась в пазы.

– Выстрел разбудит, я выстрелю, – донеслось снаружи.

– Да у тебя небось и порох-то отсырел давно, и капсули сгнили.

– Сунься – узнаешь.

– Чёртова карга, – сдался Ткач.

В кладовке было темно и зябко в сравнении с протопленной избой, но всё же куда лучше, чем на улице. Я нашарил в подсумке зажигалку и запалил лучину, торчащую в прибитом к стене светце. Огонёк, отразившись от воды в широкой миске, что стояла на полке ниже, заплясал по стенам и потолку. Кладовка, четыре на два метра, была заставлена корзинами сушёных грибов, лука, любимого Ткачом чеснока и орехов. Всё это гастрономическое великолепие наполняло воздух густым щекочущим ноздри ароматом, отчего и так зверский аппетит сделался нестерпимым.

Перетащив несколько корзин в дальний конец кладовки, мы освободили две скамьи и приступили к трапезе.