В выделенном нам от хозяйских щедрот чугунке оказалось тушёное мясо с картошкой. Судя по костям – заячье.

Сожрав свою порцию, Ткач довольно рыгнул и отхлебнул из фляги.

– Будешь? – крякнув, протянул он мне пойло, от паров которого в моём носу тут же погибла половина рецепторов.

– Из тех канистр?

– Этиловый. Семьдесят градусов.

– Плесни чуток, – подставил я кружку. – Всё, хорош.

– Ну, за крышу над головой, – предложил Алексей тост.

– И за плечи под головой, – ударил я кружкой о подставленную флягу. – Ух! Дьявол… Ты себе так язву наживёшь.

– Ага. Успеть бы. Слышь, старая! – двинул Ткач носком ботинка в запертую дверь. – Не спишь ещё?

– Чего надо? – донеслось снаружи.

– Тебя звать-то как?

– Это зачем? – ответила хозяйка вопросом после долгого молчания.

– Да поболтать с тобой хотел. Вредно на полный желудок спать ложиться.

– Не помню.

– Как так?

– Давно не звал никто. Давно не говорила.

– Сколько ж тебе лет, что и имени своего не помнишь?

– Живу пока. Значит, не слишком много.

– Хе, до маразма не дожила – и то дело, – усмехнулся Ткач. – Ну а как ты оказалась тут, в тайге одна?

– Как погнали отца с матерью из города, так и оказалась.

– Из какого города?

– Не помню.

– А погнали-то за что?

– За меня. Другая была, не как все остальные. Люди не любят других. Хотят, чтобы все одинаковые. Чтобы все красивые.

– Жертва ксенофобии, – вынес я экспертную оценку. – А что забрались так далеко? Здесь и городов-то поблизости нет.

– Отец охотник был. Месяцами тут пропадал. Хорошее место, богатое на дичь. Сюда и перевёз нас. Подальше от одинаковых.

– Хм… Насколько я успел заметить, в здешних городах отбросы… прости, мутанты, ну, другие, ты понимаешь, селятся на окраинах, а не забираются в самую жопу.

– На окраине и жили. Выгнали с окраины.

– Ого. И за какие же заслуги?

– Раздавила голову одной одинаковой, красивой. Смеялась надо мной.

– Бабские тёрки, – прокомментировал Ткач со знанием дела. – Только там обычно за патлы таскают, на худой конец – рожу расцарапают. А про раздавленную голову первый раз слышу. Чем раздавила-то?

– Руками, – буднично ответила хозяйка. – Словно орех. Не рассчитала.

– Вот чёрт, – невесело усмехнулся Алексей.

– А местные не беспокоят? – решил я осторожно затронуть тревожащую меня тему.

– Местные? – не поняла хозяйка.

– Ну, двухголовые великаны верхом на ручных медведях. Встречала здесь таких?

– А, эти… Я зову их опятами, – засмеялась старуха. – Тонкие, длинные и грибами пахнут. Приходят иногда. Меняемся.

– Меняетесь?! – Брутальный голос Ткача сорвался на фальцет от удивления. – Это как?! Они же… Эти твари нас чуть на мясо не пустили!

– Хе-хе, они могут, да. Любят человеков. Глядишь, и меня скоро пустят. Но пока нет. Пока меняемся. Я им корзины плету. Они не умеют. Слишком большие пальцы.

– А что за корзины дают? – полюбопытствовал я.

– Когда как. Молоко, ягоды, орехи… вещи разные, с охотников добытые. Им-то ни к чему, а мне пригодятся.

– Разве охотники сюда забредают? – продолжил удивляться Ткач. – Ну, кроме нас.

– Нет, давно уж не забредают. Опята сами ходят к городам ближе. Охотятся на охотников. Хе-хе-хе.

– Ты ж говорила, у тебя самой отец охотником был, – напомнил я развеселившейся карге. – Как же так? А где взаимовыручка, сострадание, в конце концов?

– Чего?

– Он намекает, что папашка твой в гробу переворачивается от такой коммерции, – подсказал Ткач. – Если есть у него тот гроб. Небось опята-то твои батяню и употребили?

– Не, – снова засмеялась старуха. – Отец своей смертью помер. На говно изошёл.

– Поясни.

– Дизе… Дизент…

– Дизентерия?

– Точно. Всего себя выдристал. Чудно. Это помню, а лицо его забыла.

– И не опасаешься так вот рассказывать нам – охотникам – о своём приработке? – осведомился я, страдая от ущемлённого столь наглым образом самолюбия.

– Да какие вы охотники, – без следа доверия в голосе ответила прозорливая хозяйка. – От вас за версту смертью разит.

– И кто же мы, по-твоему?

– Убийцы, бандиты… Почём мне знать? Главное, что у вас есть соль. А у меня – ружьё и сухой порох.

– Дьявол. Я, кажется, влюбился, – раскрыл я душу Ткачу.

– Но зачем вы здесь? – продолжила старуха.

– Ну, – взял слово Алексей, – раз уж ты в людях так охуенно разбираешься, сделай предположение.

– От хорошей жизни сюда не идут. Видать, бежите от кого-то. Или ищете что-то. Если бежите, то зря. Из огня да в полымя. А коли второе, так…

– Договаривай.

– Видала я искателей. Проходили здесь. Да не вернулся никто. Разжевала их тайга. Горы проглотили.

– Кто проходил? – прильнул Ткач к двери, будто ожидал услышать сквозь щель божественное откровение.

– Люди. Злые люди. Много.

– Отряд?

– Может, и так. Отряд. Дюжина, не меньше. Ружей много, вещей лишних много. Сгинули все.

– Давно?

– С десяток вёсен назад, или два… Позабыла.

– Значит, дело было по весне?

– Только снег сошёл.

– А откуда знаешь, что сгинули?

– Я много чего знаю, – захихикала старуха. – Давно живу.

– Чего искали?

– Смерти своей, не иначе. Как вы.

– Э нет, старая, мы тут за другим.

– В сторону Верхней Косьвы шли? – перебил я их непринуждённую беседу.

– Вроде так, – ответила старуха после подозрительно долгой паузы.

– От чего погибли? Только на этот раз давай без хуйни про тайгу и горы.

– Хм. Так известно, от чего тут гибнут. Кто в болоте утоп, кто гадюку не приметил, кого звери задрали…

– Это называется – по глупости. Не могли двенадцать человек так подохнуть. Кто-то должен был дойти.

– Куда дойти? – подловила меня карга на слове.

– Куда путь держали.

– Может, и так. Только не вертались. Должно быть, и сейчас там живут. – Старуха прыснула со смеху, довольная собственной шуткой.

– А в остроумии ты давно не упражнялась, да?