– Восстановительный центр.

Я сглотнул, перевел взгляд на отца и спросил:

– И от какой чертовщины она восстанавливается?

Папа издал несколько нетерпеливый возглас и ответил:

– Конечно, ты заметил, что она не ест, как положено.

Я откинулся на спинку стула, вырвавшись из материнской хватки. Разум был пуст и буксовал, пытаясь осмыслить происходящее. Я снова взял бокал, сделал неуверенный глоток и поставил его обратно, затем положил руки на колени, чтобы до них нельзя было добраться.

– Да… и впрямь ужасно. – Я.

– И теперь мы должны обсудить, что это значит для тебя, – отец.

– Для меня? Я не понимаю. – Я.

– Сейчас мы тебе объясним. – Мать.

– Прошу, выслушай ее, ладно? – Отец.

Я стиснул зубы и посмотрел на мать.

– К сожалению, – начала она, – курс в восстановительном центре стоит дорого. Однако мы хотим быть уверены, что наша дочь получит наилучшее лечение изо всех возможных вариантов. Но проблема в том… в общем, Оливер, мы не можем позволить себе оплачивать все одновременно. Твоя учеба… мы ее не потянем.

У меня закружилась голова, но мое тело словно окаменело.

– Что? – выдавил я.

– Оливер, мне очень жаль, – проговорила она.

Слезы текли по ее щекам и падали на скатерть, оставляя на ткани темные пятна, похожие на капельки свечного воска. Отец хмуро уставился на свои крепко скрещенные руки.

– Нас это мучает, но правда в том, что в данный момент мы должны думать о здоровье твоей сестры. У нее серьезные проблемы.

– Как насчет ее обучения? Вы только что сказали, что она бросила школу…

– Домашнего отдыха не вполне достаточно, – ответил он.

Открыв рот, я переводил взгляд с отца на мать. Недоверие ко всему происходящему здесь превратило мою кровь в грязь, которая просачивалась из сердца в мозг и пульсировала в ушах.

– У меня остался один семестр, – сказал я. – Что мне делать?

– Тебе следует поговорить с администрацией, – ответил отец. – Подумай о том, чтобы взять кредит, если хочешь закончить учебу.

– А с чего бы я не хотел?..

Он пожал плечами.

– Не могу представить себе, чтобы диплом имел реальное значение для актера.

– Я… что?

– Кен! – в отчаянии воскликнула мать. – Мы…

– Давайте без обиняков, – заявил я.

Гнев полыхнул где-то внутри меня и пожрал ростки недоверия, которые уже успели пустить корни.

– Вы хотите сказать, что я должен бросить Деллехер, потому что Кэролайн нужен знаменитый врач, который кормил бы ее с серебряной ложечки?

Мой отец хлопнул ладонью по столу.

– Я говорю тебе, что ты должен рассматривать финансовые альтернативы, поскольку здоровье твоей сестры важнее, чем платить по двадцать тысяч долларов в год, чтобы ты играл в актера!

Мое лицо горело, словно он ударил меня. Я пристально посмотрел на него, крепко стиснул зубы, отодвинул стул и встал из-за стола.

На следующий день я в течение четырех часов просидел в кабинете отца, переговариваясь по телефону с администрацией Деллехера. Они связали меня с Фредериком, с Гвендолин и даже, в конце концов, с Холиншедом. Голоса их звучали измученно, но преподаватели и декан уверили меня, что они обязательно что-нибудь придумают. Были предложены займы, подработка и заявка на стипендию. Повесив трубку, я вернулся в свою комнату, рухнул на кровать и уставился в потолок.

Когда мне надоело валяться, я присел на постели. Мой взгляд упал на письменный стол, заваленный театральными программками и старыми фотографиями (на снимках были сплошные подмостки), на книжную полку, забитую потрепанными книгами в мягких обложках (я покупал чтиво за доллары и четвертаки в букинистических магазинчиках), и на постеры, пришпиленные к стене. Это была своего рода обзорная галерея моих школьных спектаклей. В основном я играл в пьесах Шекспира: «Двенадцатая ночь», «Мера за меру»… Здесь даже остался рекламный плакат провалившегося «Цимбелина», который по каким-то необъяснимым причинам мы играли на фоне декораций довоенного Юга. Я вздохнул со странной нежной грустью, раздумывая о прошлом. Мои мысли были заняты Шекспиром еще с детства. Первая неловкая встреча с классиком в одиннадцатилетнем возрасте быстро переросла в фанатичное преклонение. На карманные деньги я купил полное собрание сочинений и не расставался с этими книгами ни днем ни ночью. Я бормотал реплики персонажей себе под нос и счастливо игнорировал менее поэтичную реальность окружающего мира. Никогда в жизни я не испытывал ничего столь волнующего и важного. Без Шекспира и Деллехера, без компании моих помешанных на поэзии сокурсников кем бы я был?

С легким содроганием я вытеснил из головы чудовищную мысль. Это уж слишком. Я решил – трезво, без колебаний, пугающе спокойно, – что скорее ограблю банк, чем позволю такому случиться. Не желая зацикливаться на столь ужасной возможности, я достал из сумки «Театр зависти» и продолжил чтение.

Вскоре после семи мама постучала в дверь и сказала, что ужин готов. Я проигнорировал ее слова, но пожалел о принятом решении два часа спустя, когда желудок начал урчать. Правда, когда я собрался ложиться спать, Лия принесла мне бутерброд с остатками того, что было приготовлено на День благодарения.

Сестра присела на край кровати и сказала:

– Полагаю, они сказали тебе.

– Да, – ответил я с набитым ртом, прожевывая хлеб и индейку с клюквенным соусом.

– Мне жаль.

– Я найду где-нибудь деньги. Я не могу не вернуться в Деллехер.

– Почему? – Ее вопрос, в отличие от тех, что всегда задавал отец, не был окрашен скептицизмом или презрением.

Она подмигнула мне. У нее были любопытные голубые глаза с узким разрезом. Это единственное сходство между нами. У обеих моих сестер – светло-каштановые волосы и нежные девичьи личики. Однако Кэролайн, глаза которой оказались ярко-карими, как у моего отца, с тем же успехом могла вообще не быть моей родственницей.

– Ну… я просто не мыслю себя без Деллехера. Джеймс, Филиппа, Александр, Рен, Мередит – они мне как семья.

Внезапно я понял, что не упомянул Ричарда. Он что, ушел настолько быстро?

Хлеб во рту превратился в липкую пасту. Я с трудом сглотнул.

– Даже лучше, чем настоящая семья, – смущенно заключил я. – Мы подходим друг другу. Совсем не так, как тут.

Лия задумчиво поправила мое одеяло.

– Знаешь, Оливер, раньше у нас, я имею в виду дома, все было по-другому. В детстве… и вы с Кэролайн тогда очень дружили.

– Мы никогда не любили друг друга. Ты была слишком маленькой, чтобы понять это. – Она нахмурилась, и я уточнил: – Не волнуйся, я люблю ее, как и должен. Но она мне не особо нравится.