из аэропорта проехал по этому мосту, уже снесли обе опоры на противоположных сторонах залива, и от мощных свай рядом с Трежер-Айлендом и Оклендом остались одни лишь голые колонны, одинокими часовыми торчащие из воды. А на оставшийся еще целым пролет можно было попасть лишь с вертолета или на парашюте.

Это был обман зрения. Тогда он старался смотреть мимо мутного пятна, словно его не было, наугад дополняя зияния в картинке. А теперь центр изображения заполнен светом и визуальной информацией, ведь внутреннее веко удалено. Во время поездки из больницы Бруно ловил себя на мысли, что оказался в недоделанном и суматошном мире. Блики утреннего света плясали на стальной спине нового моста, вздымавшегося над водной гладью словно внутренности космического рояля. Утренний свет, оживлявший широкие окна аляповатых домов, дерзко ощупывал морщины оклендских холмов.

Накануне днем комната отдыха в больнице не предложила ему подобных чудес.

Возможно, в этом и заключался ребус расколотого «я» Бруно. Его вычеркнутое прошлое, харизматичное и жалкое, как остров в океане. Недостижимое. Отвернувшись от Тиры, Бруно изучал мост. Она, наверное, считала, что он ее игнорирует. Водитель и пассажир так и сидели молча и уже выехали на длинное шоссе, бегущее по набережной к востоку, когда она наконец заговорила:

– Скажи мне кое-что.

– Сказать что?

– Я сплю?

– Вряд ли я могу ответить на этот вопрос.

– Потому что все это охренительно похоже на жуткий сон, ужаснее которого я не видела. Без обид. Я просто подумала, понимаешь ли это ты сам. Александер, как ты думаешь, что я чувствую? Я отвезла в больницу мужчину, нового знакомого, с которым, как мне казалось, я могу для разнообразия просто поболтать, странного и печального красавца-мужчину, с кем когда-то в детстве дружил Кит, хотя я даже не знаю, нравится ли тебе Кит и нравился ли когда-нибудь. Словом, я отвезла этого мужчину в больницу на операцию, которая должна была спасти ему жизнь, чего я вообще не понимаю. И должна признаться, я думала о тебе постоянно. И вот настал день, когда я забрала какого-то… я даже не могу сказать, кто ты теперь – Призрачный всадник[52] или кто? Что ты там прячешь под маской?

– Что еще за Призрачный всадник?

– Ну как, ночной гонщик с пылающим черепом, все дела.

– У меня не пылающий череп.

– Да я знаю, черт побери. Это просто образ.

– Мне этот образ не знаком, уж прости, ведь меня долго не было в стране, и я много чего пропустил…

– Замолчи, Александер. Почему ты не разрешил мне навестить тебя вчера?

– Ты и так достаточно сделала.

Это обидело ее, что выразилось в ее тоне.

– Я была в Сан-Франциско по делу.

– Отлично. Не хотел отнимать у тебя время.

– Да пошел ты. Хочешь курнуть?

И, словно забыв, что они несутся в потоке машин по пятирядному шоссе вдоль набережной Беркли, Тира стала рыться в сумочке, лежащей кожаным горбиком между ними, и выудила толстый косячок. Держась одной рукой за руль, она снова стала рыться в сумочке и вытащила зажигалку, потом зажала косяк губами и сделала несколько резких злобных движений пальцем, чтобы высечь пламя. Бруно взял у нее зажигалку и, чиркнув колесиком, поднес к концу сигареты.

– Затянись!

– Вряд ли у меня есть выбор.

Салон автомобиля тут же наполнился дурманящим дымком.

Она затянулась еще раз и протянула ему косяк.

– У меня и так месячный запас наркоты, – заметил он, вспомнив, что Оширо дала ему пузырьки с болеутоляющими, которые она купила для него в больничной аптеке. Эти баночки сейчас лежали в пакете на заднем сиденье «вольво», вместе с пачкой длинных ватных палочек, марлей и мазью для обработки швов, там же лежали ключ от квартиры, рулончик долларов с мелочью, чемоданчик с комплектом для триктрака и спрятанным в нем камнем-талисманом. Косячок был еще одним любезным проявлением великодушия Столарски – который даже не удосужился забрать его из клиники.

– Тогда не кури, – посоветовала Тира. – Сегодня дурь забористая, после двух затяжек так вштыривает, что не можешь двух слов связать.

– Почему Кит не приехал? – Бруно потушил косяк пальцами – привычка с молодости, от которой он так и не избавился. Тогда было больно, и теперь больно. Его научил так делать один уборщик посуды в «Спенгерз», обаятельный парень из Эль-Серрит – воспоминания юности, то и дело всплывающие из бездны забвения, похоже, теперь полностью завладели Бруно.

– Затуши и брось где-нибудь, – попросила Тира.

Только сейчас Бруно заметил под ногами на коврике пять или шесть окурков. Он заглянул в раскрытую пасть ее сумочки и увидел там десяток одинаковых косяков, скрученных с профессиональной сноровкой. Что ж, было вполне ожидаемо, что даже в неухоженном и сильно потрепанном десятилетнем «вольво» Тиры – не сравнить с щеголеватым «ягуаром» Кита Столарски! – она нашла-таки способ выставить напоказ объедки с барского стола, брошенные ей богатеньким дружком.

Тира перехватила взгляд Бруно.

– Угощайся, если хочешь, можешь взять для пополнения, так сказать, своего винного погреба.

Но он проигнорировал ее предложение и повторил вопрос:

– Так где Кит? И почему он не приехал в больницу?

– Я понятия не имею, мать его, где он, ясно? И хватит спрашивать. Ты уже намекнул мне, что я недостойна даже человека в медицинской маске.

– Вы что… не общаетесь?

– Вообще-то мне известно, где он. Или где может быть. У него винное хозяйство в Глен-Эллен, и он частенько срывается туда на несколько дней, запирается в лофте над винным погребом и нажирается, как какой-то безумный монах. Или не монах, судя по тому, что я видела, когда он меня туда затащил. Нет, мы не общаемся, строго говоря.

– Но он в курсе, что ты за мной приехала?

– Уверена, он догадался, что я за тобой поехала, и, вероятно, вообразил, что я заявилась в больницу в одном пальто на голое тело, потому-то он туда и слинял, и теперь напивается вусмерть, дрочит или трахает местную шлюху.

Тира осеклась, словно готова была вот-вот расплакаться, но ее лицо осталось злобным, и при этом она цепко держалась за руль, слегка наклонившись вперед и поглядывая в зеркало заднего вида, как будто опасалась погони.

Остановившись на красный, она повторила трюк с сумочкой, выудив оттуда очередной косячок и зажигалку.

– Похоже, ты и сама решила уйти в загул.

– Ага, кот из дому…

Они доехали по Эшби-авеню до Шэттак-стрит и обогнули павильон станции городской электрички. Ему бы лучше было сесть на поезд – тогда бы он не оказался втянутым в мыльную оперу, которую разыграла перед ним Тира.

– Кит, верно,