– Понятно, ну, я об этом спрашиваю, потому что упомянул о защитных приспособлениях… Так уж получается, что вы извлекли одно из них. Мое мутное пятно. Хотя, ясное дело, вы действовали из лучших побуждений.

– Я вас не понимаю.

– Возникшее у меня помутнение служило мне в качестве заслона. Когда вы говорите, что опухоль давила на внутренние органы, пагубно воздействуя на их функции, – я думаю, что пятно препятствовало, так сказать, притоку мыслей извне, как это произошло со мной во время операции.

Берингер отошел от его кровати. Насупив брови, он задумчиво стал водить пальцами по губам и бороде. Почтовая марка вмиг стала коллекционной – с портретом Зигмунда Фрейда в домашних тапочках посреди рабочего кабинета.

– Я хочу его вернуть, – заключил Бруно, надеясь, что выразил свою мысль с предельной ясностью.

– Да, мы с подобным уже сталкивались, и не раз, – пробормотал Берингер, словно разговаривая сам с собой. – Это сила внушения, конечно. Понятие интраоперационного сознания давно проникло в массовую культуру в формате фильмов ужасов и телевизионных ток-шоу, но, как и в случае с другими популярными кошмарами массового сознания, в реальности оно встречается куда реже, чем многие думают.

– У меня было такое в детстве, – упрямо возразил Бруно.

– Что, интраоперационное сознание?

– Нет, способность чтения чужих мыслей.

– А, это! Но, Алекс, во время операции мы мониторили вашу нервную активность с помощью так называемых вызванных потенциалов – этим занимался хирург-невролог. И мы точно знали, в сознании вы или в отключке. Вы были в отключке. Вы полностью вырубились. Вы были скорее мертвы, чем живы. По сути дела, интенсивность действия наркоза на ваше сознание и объясняет ваше нынешнее состояние недоумения и паранойи – это, а еще действие стероидов, дозу которых я с сегодняшнего дня резко снижу.

– Вы слушали Джими Хендрикса.

Берингер бросил на него колючий взгляд исподлобья, потом рассмеялся – отрывисто и раздраженно, так что смешок прозвучал как упрек.

– Очень хорошо! Но вы же видели постер в моем кабинете, когда приходили на консультацию!

– Нужно вернуть то, что вы вынули из меня.

– Это нельзя вернуть. И я не стану этого делать – вставлять опухоль обратно. Ушам своим не верю: неужели я и впрямь отвечаю на ваши вопросы, Алекс? Вы страдаете от удивительного наваждения. И, должен признаться, в моей практике такого еще не бывало.

– Послушайте, доктор, вы можете оказать мне одну услугу?

– Это будет зависеть от того, что именно.

– Мои вещи. Когда меня положили к вам, сестры забрали мою одежду и личные вещи. Мне пообещали, что все будет лежать у меня в палате после реанимации…

– Да, – кивнул Берингер. – Конечно. Все именно так. – Его, похоже, невероятно обрадовала такая просьба. – Давайте-ка поищем!

Хирург шагнул к узкому стенному шкафу рядом с ванной комнатой. Надо же, сколько раз Бруно ходил в туалет, волоча за собой металлическую стойку с трубками капельниц, а не догадался заглянуть в стенной шкаф. На это ему просто недоставало сил.

– Ну вот, смотрите! – объявил Берингер.

В шкафу обнаружились вещи Бруно, аккуратно сложенные на полках, – кроме толстовки, висящей на вешалке, как пиджак. На верхней полке лежали смартфон и зарядный кабель, деревянный чемоданчик с комплектом для триктрака, мешочек на молнии, где лежали скрученные в рулончик доллары, мелочь и ключи от квартиры в апартаментах «Джек Лондон», а также сложенная вчетверо газета «Сан-Франциско кроникл», которую он читал в приемном покое отделения хирургии неделю – или целую жизнь – тому назад. Берингер воспринял этот унылый тайник как откровение.

– А вот и ваш билет. Вам надо срочно встать с постели и покинуть это место. Вы снова почувствуете себя прежним человеком, облачившись в привычную одежду…

– Но это не моя одежда.

– Вы ее не узнаете? – Нейрохирург задал свой вопрос шутливым и одновременно испуганным тоном.

– Нет, я носил эту одежду, но ее нельзя назвать в полном смысле моей.

Берингер вручил Бруно телефон с таким видом, словно это был приз, выигранный им в телевикторине.

– Не хотите позвонить друзьям?

– У меня нет друзей.

– А вашему приятелю в Беркли?

– Не сейчас. Видите тот деревянный чемоданчик? Подайте мне его, пожалуйста.

– Этот?

– Да, спасибо.

Бруно зажал чемоданчик в дрожащих руках, слегка потряс его, удостоверившись, что внутри все цело. Он раскрыл замочки.

– Мы что, будем играть?

Стоящая перед ним фигура Зигмунда Фрейда была всего лишь эрзацем великого психиатра. Но Бруно пришлось иметь дело с тем, что было. И он сосредоточился на мысли, что этот игрушечный человек раскроил ему череп и влез в голову и что сам он отправился из Европы за океан, чтобы встретиться с ним, единственным хирургом на свете, способным проделать подобное, а значит, и способным провернуть все обратно. Ведь все движется по кругу. Почти то же самое произошло и во время первой госпитализации, Бруно в детстве, когда он и попал под защиту мутного пятна, хотя как оно в нем возникло – от желтой мази, или из-за оргазма, или от гидромассажа, сейчас он мог только гадать, – и вот теперь, во время второй госпитализации его лишили этой защиты! Но Бруно не мог позволить себе оставаться игрушкой в руках своенравной судьбы. Он широко раскрыл обе створки доски и вынул берлинский камень. Кровавые потеки, обозначавшие точки на его гранях, потемнели и облупились. Он сомневался, что Берингер их заметит, но оно и к лучшему, поскольку хирург испугался бы, что подхватит инфекцию. Но с другой стороны, это же была кровь Бруно, которая вытекла из его носа, так что теперь ее можно вернуть на надлежащее место – обратно в его голову. Но объяснить это Берингеру будет сложновато.

Бруно протянул камень нейрохирургу.

– Используйте вот это.

– Что это?

– Это не столь важно, – Бруно старался говорить, тщательно подбирая слова. – Используйте его в качестве замены того, что вы забрали.

– А что я забрал?

– Положите его туда, – Бруно поднял утыканные катетерами руки и, не касаясь лица, указал пальцем на переносицу, в то место, где сейчас между глазами таилось невесть что. – Я хочу, чтобы это вернулось туда.

– Куда вернулось? Этот камень никогда не был внутри вас!

– Он такого же размера. И он… то, что нужно. – Переустановите туда Берлин, хотелось ему сказать, но он не рискнул смутить нейрохирурга.

– Поразительно, – пробурчал Берингер.

– Это была просто ошибка, – продолжил Бруно. – И я вас ни в чем не виню.

– Нам лучше продолжить этот разговор в другое время, – умоляющим голосом произнес Берингер.

– Когда? – Бруно вовсе не надеялся увидеть, как уменьшившийся на глазах клоун-врач снова обретет прежнюю стать