столь упорное сопротивление. Я думаю, война затянется, а это совсем не в пользу Сталина. Впереди зима, морозы. Финны – народ привычный к таким условиям, к тому же они у себя дома. Многие воюют чуть ли не на пороге собственного жилища, за ними матери, жены, дети. Они будут драться до последнего. А большевистский пропагандистский накал скоро спадет, нельзя держать столь большое количество людей во взвинченном состоянии долгое время, реакция психики неизбежна – это упадок, разочарование, депрессия. Боевой дух советских частей снизится, если они не одержат быстрые победы, способные его поддержать. А долгая, позиционная война выгодна финнам. Они подтянут войска, укрепят позиции. Их боевой дух будет крепчать в отличие от советских войск. К тому же эта война имеет огромный международный резонанс. Осуждение в мире растёт. Президент США Рузвельт уже объявил СССР «моральное эмбарго», советские специалисты, проходившие обучение в США, массово высылаются на родину. Всё это не может оставить Сталина равнодушным.

– «Глава консерваторов сэр Уинстон Черчилль сегодня заявил в Британском парламенте, – словно в подтверждение её слов, сообщило радио, Зина снова сделала громче, – что неспособность советских войск вызывает в общественном мнении Англии презрение. Несмотря на огромное превосходство в живой силе и технике, Красная армия несёт неоправданные потери, оставляет в окружении тысячи людей, даже не предпринимая попыток оказать им поддержку. Они бросают на поле боя сотни орудий, теряют огромное количество танков и самолетов, не найдя им лучшего применения. Всё это говорит о том, что представления о силе Красной армии были всего лишь мифом. Разложив русскую императорскую армию в 1917 году, большевики покончили с русским военным духом, создав армию трусов, не способную решать современные боевые задачи».

– Ну как? – Маренн кивнула на радио. – Вы считаете, Сталину это понравится? Да он в порошок сотрёт своих бездарных военачальников и будет вынужден искать политический компромисс рано или поздно.

В комнату заглянула дежурная медсестра.

– Я прошу прощения, мадам де Кле, вас просит к телефону господин Росслинг.

– Я сейчас подойду, фрау Кнобель, – Маренн поднялась с кресла. – Думаю, его звонок касается княгини Ливен.

Спустившись на первый этаж, Маренн взяла трубку.

– Я слушаю.

– Мне только что звонили из Берлина, – Росслинг начал сходу, голос его звучал тускло. – Вы можете забрать эту Ливен. И делайте с ней, что хотите. Меня отстранили от этого дела. Канарис, это Канарис нажаловался Гейдриху, что я перешёл ему дорогу в работе с советской резидентурой.

Теперь он уже говорил с плохо скрываемой злостью.

– Адмирал Канарис? – Маренн удивилась искренне.

– Да, да, Канарис, – подтвердил Росслинг. – Я постоянно чувствовал, что его люди дышат мне в спину.

«Конечно, группенфюрер Гейдрих не ставит своего подчиненного в известность, – подумала она, – откуда он черпает информацию. Просто сообщает решение – и всё. А Росслинг уж сам сделал выводы. Что ж, это даже лучше. Не нужно его разочаровывать. Пусть думает так, как думает. В чём-то он, возможно, и прав. Наверняка абвер был информирован о приезде Эльзы не хуже Росслинга, следил за операцией и тоже плёл интригу, которая мне просто неизвестна. И сейчас внёс свою лепту, чтобы дискредитировать Росслинга, вероятно, это послужило последней каплей. Вряд ли Росслинг стал бы упоминать Канариса, если бы его не упомянул Гейдрих. А он звонил лично, это ясно».

– Но вы же сохраняете полномочия? – спросила она обеспокоенно.

– Пока да, – тот снова ответил вяло. – Но в деле княгини поручено передать всё вам. Когда вы её заберете, фрау Ким? – спросил он нетерпеливо.

– Могу забрать немедленно, – откликнулась Маренн с готовностью. – Но поскольку вы сохраняете полномочия, я просила бы вас, гауптштурмфюрер, об услуге. Не могли бы вы дать распоряжение финской полиции, чтобы княгине Ливен разрешили вернуться домой? Квартира же опечатана, как я понимаю.

– Вернуться домой? – Росслинг на мгновение задумался, потом, видимо, сообразив, что, собственно, ему это уже всё равно, согласился. – Да, я позвоню. Приезжайте за ней. Побыстрее.

* * *

– Мне разрешено вернуться домой? Нам с Марусей?

Когда Маренн приехала на виллу Росслинга и поднялась в комнату княгини Ливен, та не поверила её сообщению.

– Меня не будут допрашивать? Меня отпускают?

Казалось, пожилая женщина уже приготовилась к самому худшему.

– Ещё пока не совсем, но можно сказать, что всё самое страшное уже позади. Как бы вы отнеслись, если бы я попросила вас оказать мне одну услугу?

Маренн присела на диван рядом с Ливен.

– Какую? Что я должна делать?

Конечно, Ливен испугалась. Маренн это не удивило. Одного случая поучаствовать в секретной операции спецслужбы, который закончился её арестом, было для семидесятилетней женщины вполне достаточно.

– Я бы хотела, чтобы вы предоставили мне возможность встретиться на вашей квартире с одним человеком, – осторожно сообщила Маренн. – Хорошо знакомым вам человеком. Для вас это не будет представлять никакой опасности. Вы будете под охраной. Я позабочусь об этом.

Сразу после разговора с Шелленбергом Маренн раздумывала над тем, а где, собственно, она могла бы встретиться с Эльзой, если агентам Мюллера удастся её найти. Приглашать её на квартиру Маннергейма было нецелесообразно, да она и не согласится. Вполне логично, что как опытный разведчик она сочтёт такой вариант опасным. Вилла Росслинга как резиденция СД в Хельсинки отпадала сама собой. Эльзе прекрасно известно, что это за место. А никаких других вариантов у Маренн не было. «Я бы с удовольствием приняла вас, княгиня Белозёрская, у себя в Грюневальде и даже поручила бы Агнесс приготовить по этому поводу праздничный ужин, – Маренн иронизировала про себя. – Но вряд ли вы согласитесь на приглашение отправиться добровольно прямо в лапы гестапо. Даже если бы Мюллер вдруг забыл свой долг и дал санкцию на подобное мероприятие». Даже Коувола, поместье княжны Шаховской – очень далеко, надо искать подходящее место в Хельсинки. Причем место, где не было бы никаких посторонних глаз и ушей. Так что любые варианты конспиративных квартир, будь то абвера или СД, а такие в Хельсинки наверняка существовали, Маренн также не устраивали. Обычно в них устанавливалась прослушка, а нередко даже велась фотосъемка. Квартира княгини Ливен во всех смыслах подходила. Это было знакомое Эльзе место. К тому же она располагалась не так далеко от квартиры маршала Маннергейма, где жила княжна Шаховская. Мари не пришлось бы совершать долгое путешествие, такие испытания были ей пока категорически противопоказаны.

– Так что вы ответите, мадам?

Маренн снова обратилась к пожилой женщине, хранившей молчание, вероятно от испуга.

– Я стольким обязана вам, мадам де Кле, – проговорила Ливен растерянно и прижала кошку к груди. – Я не могу отказать.

«Вот так, вероятно, она мучилась, не зная, соглашаться ли ей на просьбу бывшей ученицы или лучше отказаться? – подумала грустно Маренн. –