— Диди! Что произошло с твоим Weltanschauung?* (мировоззрение (нем.) прим. пер.). — Том умоляюще протянул к ней руки. Диди отодвинулась в дальний угол комнаты и замерла возле стойки с ластинками. — Диди! Товарищ! Брат!

— Временный народный суд взвесил твое преступление, штрейкбрехер. Она резко повернулась, схватила его револьвер и направила на него. Приговор — смерть!

Раздался выстрел, комната исчезла. Машинист был мертв.

Начальник окружной полиции

Снайпер специального подразделения, находившийся в туннеле, доложил о выстреле. Первой реакцией начальника округа — ещё до ярости — было изумление.

— Не понимаю, — сказал он комиссару. — У нас же ещё масса времени.

Комиссар побледнел.

— Они глупо себя ведут. Я думал, им можно доверять по крайней мере до тех пор, пока мы следуем их собственным правилам.

Начальник окружной полиции припомнил остальную часть сообщения снайпера.

— Кто-то в них выстрелил. Вот в чем дело. Это ответная мера. Они играют по своим правилам, все верно, просто это омерзительные хладнокровные чудовища.

— Кто же стрелял?

— Сомневаюсь, что мы это узнаем. Снайпер говорит, выстрел был похож на пистолетный.

— Они не глупы, — протянул комиссар. — Но безжалостны.

— Именно так они и говорят. Это убийство означает, что они верны своему слову, и лучше нам это учитывать.

— А где люди с деньгами?

— Снайпер сказал, они примерно в пятнадцати футах перед ним. Когда началась стрельба, упали на полотно и все ещё там остаются.

Комиссар кивнул.

— И каков будет их следующий шаг?

Мой следующий шаг, — подумал начальник округа, хотя понимал, что ему ещё больше не понравилось бы, вернее, ещё меньше понравилось бы, отдай комиссар ему приказ.

— Осталось ещё шестнадцать заложников, и для меня это самое главное.

— Да, — кивнул комиссар.

Начальник округа извинился, взялся за переносную рацию и связался с заместителем главного инспектора Даниельсом, находившимся в поезде Пелхэм Час Двадцать Восемь. Тому приказали через центр управления сообщить террористам, что доставка возобновится, но теперь понадобится дополнительное время в связи с задержкой, вызванной недавним инцидентом.

— Вы все слышали? — спросил начальник полиции. — Вы когда-нибудь прежде слышали, чтобы полицейский так присмыкался перед убийцами?

— Успокойтесь, — сказал комиссар.

— Успокоиться? Они заказывают музыку, а мы под неё пляшем. Целая армия полицейских с автоматами, гранатометами и компьютерами лижет им задницу. Уже два человека погибли, а мы продолжаем лизать им задницу...

— Прекратите! — резко одернул комиссар.

Начальник округа взглянул на него и прочел как в зеркале собственную ярость и отчаяние.

— Простите, сэр.

— Все нормально. Надеюсь, нам ещё представится возможность их перебить.

— Надеюсь, — кивнул начальник округа. — Но должен вам сказать, сэр, после такого я уже никогда не буду прежним. И никогда не смогу быть хорошим полицейским.

— Прекратите, — повторил комиссар.

Артис Джеймс

Машиниста застрелил как раз тот тип, в которого Артис Джеймс попал или думал, что попал. Он не связал эти события, по крайней мере, не в тот момент. Когда в ответ на его выстрел прогремела автоматная очередь, он спрятался за колонной. То, что он выглянул из-за неё как раз в тот момент, когда машинист — он разглядел нашивки на комбинезоне — спускался на пути, было простой случайностью. Когда мужчина в дверях выстрелил, Артис нырнул назад. К тому времени, когда он решил, что можно без опаски выглянуть ещё раз, машинист представлял собой неподвижное тело, застывшое в трех четырех футах от другого тела, бывшего когда-то начальником дистанции.

Артис осторожно развернулся и прижался к колонне спиной. Потом он включил рацию, так близко поднес её к лицу, что губы ощутили металлическую поверхность, и вызвал штаб-квартиру. Вызов пришлось повторить трижды, чем оттуда откликнулись.

— Я вас еле-еле слышу. Говорите.

Артис прошептал:

— Ничего не могу поделать, они слишком близко и могут меня услышать.

— Говорите громче.

— Не могу громче, меня услышат. — Артис начал выговаривать слова отчетливее, разделяя их большими интервалами. — Говорит полицейский Артис Джеймс. Я нахожусь в туннеле. Возле захваченного террористами вагона.

— Очень хорошо, сейчас немного лучше. Продолжайте.

— Только что они застрелили машиниста. Вытолкнули его на пути, а потом застрелили.

— Господи! Когда это случилось?

— Спустя пару минут после первого выстрела.

— Какого первого выстрела? Никто не должен был... Разве кто-то стрелял?

Эти слова так поразили Артиса, что он лишился дара речи. О, Господи, подумал он, не нужно мне было этого делать. О, Господи, неужели это как-то связано с убийством машиниста...

— Продолжайте, Джеймс, — голос в наушнике терял терпение. — Кто-то обстрелял поезд.

— Я уже говорил вам, — вздохнул Артис Джеймс. Парень, — подумал он, что же ты навтроил? Господи, ты это сделал.

— Кто-то выстрелил в сторону поезда.

— Кто, черт возьми, кто это был?

— Не знаю. Выстрел раздался откуда-то сзади меня. Может быть, в кого-нибудь попали. Не могу сказать наверняка. Да, выстрел раздался откуда-то сзади меня.

— Господи, а что с машинистом? Он мертв?

— Не двигается. Это ещё не значит, что он мертв, но он не двигается. Что мне делать?

— Ничего. Ради Бога ничего не делайте.

— Очень хорошо, — кивнул Артис. — Продолжаю ничего не делать.

Райдер

К тому времени, когда Райдер принес из кабины машиниста аптечку первой помощи, Стивер уже почти успел раздеться. Его плащ и пиджак аккуратно лежали на сидении, а когда Райдер помог ему справиться с жилетом для денег, он снял рубашку, стащив намокший рукав с раненой руки, как кожу. Райдер глянул в разбитое окно аварийного выхода. Машинист упал навзничь чуть ближе к вагону, чем начальник дистанции. Грязные пятна на его комбинезоне показывали, куда угодили пули Стивера.

Райдер присел возле голого до пояса Стивера, смуглая кожа массивного торса была покрыта густыми завитками волос. Входное отверстие — аккуратная круглая дырочка, слегка испачканное кровью. С внутренней стороны руки, где вышла пуля, повреждения были серьезнее. Кровь текла по руке ручейками, терявшимися в поросли предплечья.