Это уже докладывает ст. лейтенант Янош Энгельгардт. Однако материалы этого агента пропали в водовороте 1956-го. Если не считать той печальной роли, которую он сыграл в политике, Песочный человек не такой уж злой и страшный (его отец был простым ночным сторожем).

Живет в хорошо обставленной однокомнатной квартире со всеми удобствами. Поддержанием чистоты в квартире занимается приходящая домработница. C жильцами дома за исключением только одного-двух он поддерживает шапочное знакомство. У него был широкий круг друзей, которые приходили к нему до событий, но главным образом в ходе событий. Во время контрреволюции и после нее к нему заходили самые разные личности, как то: люди из провинции, чиновники и журналисты. Эти люди приходили в разное время дня, бывало, что оставались и на ночь.

Хотя после «событий» он снова вступил в партию, в МВД хотели знать, не стоит ли завербовать его заново. И мой папа, поскольку дворник у них на поводу не пошел, мой папа, то есть «лицо, предоставившее информацию», быстренько-прекрасненько рассказал им, что знал:

…согласно его сообщению, в настоящее время к нему тоже приходят в подобной форме и в те же моменты, что и во время событий, только еще не так часто.

И все же больше всего моего отца тревожило то, что этот молчаливый хромой человек в ортопедических ботинках, Пулаи была его фамилия, по выходным возвращается домой очень поздно и каждый раз с новой женщиной. В любом случае по вечерам он взбирался по винтовой лестнице в состоянии сильного опьянения.

Свободное время проводит с друзьями и женщинами, вследствие чего на квартире бывает мало, за исключением того времени, когда к нему регулярно приходили.

Материальное положение удовлетворительное.

С родителями и родственниками в провинции состоит в регулярной переписке, по временам их навещает. Но в ряде случаев эти лица у него ночуют.

Его друзья и различные молодые зрелые женщины часто проводят там ночь и кутят. Он больной человек, много раз лежал в больнице с легкими.

Ах, эти «молодые зрелые женщины»! Мать с отцом старались говорить тихо, но ведь Пулаи и на иврите Пулаи. Он был молчалив и становился все молчаливее, уже не старался водить дружбу с подозрительными элементами, о чем органы определенно жалели, поскольку таким образом они его теряли. Я что было духу бежал вверх по лестнице, стоило мне издалека его заметить. Стоя на темной лестнице, я зачарованно следил сквозь пыльное окно, как хромой черт, еле ковыляя между цветочными клумбами по узкой, выложенной камнем дорожке во внутреннем дворе, приближается к лестнице. «Все-таки не может это быть случайностью, что у человека такой страшный сосед», – прикидывал я. «Это судьба», – думал я, убегая от него в квартиру и дважды поворачивая ключ в замке.

Неожиданный поворот в конце дела:

Имея в виду ограниченные возможности для разведывательной деятельности, а также нахождение на руководящей работе в ВСРП, он, согласно оперативным правилам, не может быть членом нашей агентурной сети, поэтому рекомендую исключить его из сети и больше не использовать в качестве контакта в обществе.

А под конец он еще и нашел в себе силу показать им фигу:

Подписку о неразглашении в связи с прекращением связи я не взял, поскольку информатор отказался от ее написания на том основании, что при вступлении с нами в связь от него не требовали подписку о неразглашении, соответственно, он не видит необходимость давать обратную подписку.

Слышу, как папа вполголоса, немножко скороговоркой обсуждает с мамой Песочного человека. Мне пять лет. Они замечают, что я слежу за ними, уходят в большую комнату и закрывают за собой дверь.

Но сейчас речь не о папе.

Дальше его ношу тащила Брурия.

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

СТРОГО СЕКРЕТНО!

Сектор 4-С, III/I

Служебная записка

Будапешт, 20 ноября 1975 г.

Прошу выдать том III рабочего досье с. с. под код. им. ПАПАИ за номером Z-281.

Капитан полиции Карой Мерц

Разрешаю:

Йожеф Штёкль

Подполковник полиции Оскар Киш

и. о. замначальника отдела

Начальнику регистрационного отдела

Управления группы III/I МВД!

Выносу не подлежит

К чему им было использовать Брурию для «замещения» Марцела?

…ее активизация последовала только из-за тяжелой болезни ее мужа, ради его замещения

– как тонко сформулировал в другом месте автор доклада. Если в ней была такая большая потребность, то почему ее нельзя было завербовать саму по себе? Почему она должна была носить имя моего отца даже в этом аду?

Когда Брурию стали «снабжать» «поручениями помельче», как прециозно выражается капитан полиции Мерц в докладе от 4 февраля 1976 года, официально ПАПАИ еще был активен (хотя его третий и последний срыв уже случился в 1973 году). Возможно, он сам и порекомендовал жену в качестве переводчика вместо себя, но вообще известно, что жен работающих за границей членов сети тоже часто вербовали, предполагая, что для супругов то, что муж или жена – агент спецслужб, все равно никакая не тайна. В книгах по разведдеятельности эта возможность рассматривается как очевидная. Подозреваю, что Брурия знала, чем занимается ее муж, корреспондент ВТА. А может, когда она сдавала в Институт истории партии свои первые переводы – уже дома, в начале семидесятых, – понятия не имела, с кем на самом деле работает (но даже если и понимала, то наверняка не знала, под каким именем она у них проходит):

За прошедшие пять лет г-жа ПАПАИ два раза была в Израиле, при выезде мы снабжали ее поручениями помельче. В ходе опроса по возвращении она предоставила кое-какую полезную информацию. На покрытие последних оперативных расходов мы выдали ей сто долларов.

С ней поступали не так, как с другими: тех пугали, избивали или шантажировали, и только потом – в публичных местах, кафешках или если их приводили на К- или С-квартиры – наступала очередь постепенного приручения и размягчения, step by step, как чудесно и невыносимо описал все это автор «Исправленного издания»[142]. Но даже в случае Брурии оставалась некая серая зона: стоя на краю бассейна, пловец – в данном случае куратор – сначала совсем ненадолго опускает в воду кончик большого пальца, пробуя температуру, потом нагружает подлежащего вербовке все более сложными заданиями и наконец – черт с тобой! – сует ей в руку сто долларов, как суют их скрипачу-цыгану, чтоб сыграл. Когда Брурия – деньги ей были явно очень кстати – приняла сто долларов, она уже заключила сделку. С этого момента все шло гладко.