Но из протокола еще и выясняется, как в 1949 году, при активном папином участии, пресс-служба премьер-министра трудилась над уничтожением свободной прессы.

Была ли по линии венгерской прессы такая направленность, что форму и содержание падких на сенсации буржуазных газет следует переключить на разъяснение политики Партии и правительства?

…Была задача приучить журналистов буржуазных газет к тому, что нужно менять форму и содержание газет и переходить от прежней погони за сенсациями к установкам правительства и Партии.

Какую работу развернул Рошта при проведении в жизнь вышеуказанной задачи?

Подход Эндре Рошты в связи с вышеуказанным состоял в том, чтобы приглашать к себе редакторов буржуазных газет или беседовать с ними по телефону. В этих беседах Рошта давал упомянутым редакторам установку относительно того, какими темами следует заниматься их газетам. И работа Рошты приносила результаты, поскольку газеты как раз и печатали в связи с сельским хозяйством или промышленностью те статьи, которые Рошта отдавал им готовыми, или те, которые он говорил им написать.

Было ли вследствие вышеуказанной деятельности Рошты оказано такое воздействие на газеты, что они унифицировались, а их читаемость упала?

В буржуазных газетах действительно наблюдалась определенная унификация, которая отчасти была следствием того, что пресс-служба премьер-министра не могла проводить достаточную работу со всеми редакторами буржуазных газет, а по большей части только давала им общие установки. Однако редакторы буржуазных газет неохотно занимались публикацией и редактированием статей, посвященных политике Партии и правительства, и не приводили их в ту форму, в которой это было бы понятно читающей публике. И одним из последствий было то, что читаемость буржуазных газет упала. Тем не менее я не могу утверждать, что это стало следствием намеренно плохой работы со стороны Рошты, поскольку – по его словам – он постоянно поддерживал связь с высшим руководством Партии. В своих единоличных решениях или указаниях он всегда ссылался на товарищей, работающих в ЦК.

В общем, эти показания оказались не таким уж приятным чтением.

И был еще другой странный случай. Четыре года спустя, 26 мая 1958-го, двое следователей в гражданском позвонили к нам в квартиру на пр. Аттилы, 8, чтобы, как пишет замначальника сектора Хуго Немет в своем труде, озаглавленном «ИЗУЧЕНИЕ ОБСТАНОВКИ», расспросить моего отца – члена рабочей милиции – о наших соседях. По оценке замначальника сектора, консьержка была недостаточно благонадежной, поэтому они обратились к отцу и к еще одной квартиросъемщице, Корнелии Полачек. Прекрасно помню папину – серо-стального цвета – форму рабочей милиции, один раз я даже видел его в ней на параде, быть может как раз в 1958 году, 1 Мая, сидела она на нем не то чтобы блестяще (это его четвертая по счету и последняя форма: первая была в гимназии Эминеску, вторая – в румынской армии, без всяких знаков различия, третья – в английских колониальных войсках), но гораздо больше меня волновало то, что свой служебный револьвер и патроны к нему он держал в ящике письменного стола – мне кажется, нарушая тем самым правила хранения оружия. Очень мне нравились эти валявшиеся среди бумаг патроны в латунных гильзах, я часто их рассматривал и даже играл с ними, когда отца не было дома, потому что вообще-то этот ящик открывать было запрещено. Они действительно были красивые, эти патроны. И довольно тяжелые.

Выходит, наш дворник доносчиком не был. Помню, сыновья у него были дикие, в футбол играть толком не умели, грубо толкались на поле, но как сыновьям дворника мы им это прощали – у них была власть. Ленарты жили в 1-й квартире, в полуподвале, и мы часто усаживались на корточках перед их выходящим во внутренний двор окном – держали военный совет, когда появлялись основания опасаться нападения извне. Мы собирали колючие конские каштаны в качестве снарядов; особой опасности эта война между мальчишками с пустыря и защитниками дома не представляла, хотя мне чуть не выбили левый глаз половинкой кирпича, заброшенного в верхний двор с крыши высокой каменной ограды. Время от времени за спинами своих сыновей показывался, с глумливой улыбкой на лице, сам дворник, дядюшка Ленарт, который любил поймать мальчишку – просто с целью выкрутить ему ухо. Если же он вдруг отлучался из дома, его сыновья пускали нас в будку, и мы копались там в дворницком гроссбухе, перечитывая его смешные замечания о жильцах.

В мае 1958 года следователи позвонили в дверь нашей квартиры на пр. Аттилы, 8, лестница D, третий этаж. Думаю, тогда папа тоже испугался. А если и нет, то он все-таки должен был знать, с кем имеет дело. Они расспрашивали его о нашем хромом соседе, чье появление всегда приводило меня в крайнее смятение. Я его боялся. Это был Песочный человек из сказки Гофмана. Черноволосый, темноглазый замкнутый хромой дядя. Выходит, и он, Песочный человек этот, сохранился в архивных бумагах. И, как выяснилось, до 1956 года Песочного человека тоже завербовали. В «ИЗУЧЕНИИ ОБСТАНОВКИ» установлен такой поразительно интересный факт:

Обычно он уходит из дома утром и вечером возвращается домой к себе в квартиру.

Приходил он всегда в одно и то же время, около шести вечера, ортопедический ботинок с толстой подошвой, который он носил на правой ноге, близился громким топ-топом по винтовой лестнице – пока он добирался до третьего этажа, проходила целая вечность. Я до дрожи боялся, как бы он меня не увидел. В рапорте утверждается, что Песочный человек

по месту жительства не делился своими мнениями в связи с политическими вопросами даже с ближайшими соседями. В период контрреволюции находился дома, временами изредка куда-то выходил, но быстро возвращался.

Как добавляет Хуго Немет,

в 1957 году через свои связи в райкоме он вступил в партию, ибо в первичной ячейке его не приняли, поскольку после событий полиция наблюдала за ним как за личностью, подозреваемой в подрывной работе.

Часто c безудержно колотящимся сердцем я подглядывал за ним через щель для почты, смотрел, как он возится с ключом, пока на лестнице не погаснет свет. От него несло алкоголем и табаком, и это не только отталкивало, но и привлекало. Тут нужно знать, что мои родители никогда не пили и никогда не курили. «Настоящий мужчина пьет и смолит как черт», – сказала одна наша соседка по дому, отражая папину романтическую атаку или как раз наоборот – наверняка этого никогда нельзя было понять – уступая его ухаживаниям. Как выяснилось из дела, которое я изучал пару дней назад (в сентябре 2015 года), – потому что таков уж этот архив: стоило только тронуть в правильном месте, и материал посыпался на меня как из рога изобилия, так что под конец на столе образовалась настоящая башня из папок, – Песочного человека – как члена левого крыла Национально-крестьянской партии, который к тому же тайно вступил в Венгерскую партию трудящихся, – в конце сороковых годов один раз уже вербовали:

Информатор под кодовым именем «Золтан Пал» был завербован в 1949 г. на идейных основаниях. Добросовестен в работе, полученные задания исполнял по мере своих знаний и возможностей. В ходе его секретной работы мы не сталкивались с двурушничеством, деконспирацией. После контрреволюции он тоже с готовностью предоставил себя в наше распоряжение. Его работа во многом помогла при повторном учете правых элементов Национально-крестьянской партии.