Татьяна была в бешенстве! Этот скот реально собирался уморить голодом десятки, если не сотни, людей и считал, что вправе решать за них. Понятно, что он не мог сопротивляться королю, но ведь мог предупредить хозяев и крестьян! Потом, возможно, она и прикажет кормить его получше... Но не скоро. Только когда похудеет хорошенько!

Она вышла из башни, и села на лавочку, что стояла прямо у двери. Скорее всего, здесь коротала часы службы охрана тюрьмы. Магрегор не выходил еще минут пять, давая указания стражникам, и Таня радовалась, что может побыть одна – подставить лицо последним теплым лучам солнца, свежему воздуху. Темница действовала на человека ужасно, но жалости к этому человеку у нее не было, одно дело – война, а другое – морить голодом людей, что не покладая рук трудились весну, лето и осень.

– Леди, он воет как собака, бьется головой о стену и умоляет о прощении, – вкрадчиво, словно боясь, что хозяйка подумает о его слабости, сказал вышедший Магрегор.

– Он привыкнет, – ответила Таня и отправилась в покои проверить работу мастеров. Комната менялась на глазах – она стала меньше и от этого уютнее. Ту часть деревянной стены, что была готова, Маргарет лично драпировала в ткань – больше никто не должен был знать о тайнике. Магрегор говорил лично с каждым из мастеров, и обещал уничтожить и их, и их семью, если те распустят язык. Таня бы поругала за такое обращение, но теперь она сама являлась инициатором подобных договоров.

Уже поздно вечером, когда стена была готова, другие мастера принесли в покои детали кроватей.

– Фелисия, – упорно называя Таню именем сестры, как они и договорились, обратилась к Тане Флоренса.

– Да, дорогая.

– Ты столько делаешь для нас, что я и не знаю, как благодарить тебя.

– Может быть просто быть честной со мной, не скрывать от меня ничего, предупреждать всегда о том, что тебя смущает? – решилась на вопрос Таня.

– Что ты, я и так доверяю все тайны только тебе, – искренне удивившись, подошла к ней сестра, махнув кормилице и служанке, чтобы вышли.

– Я знаю, что ты встречаешься с капелланом каждый день, но мне ни слова не говоришь об этом.

– Мне нужно изливать свою душу и свое горе, сестра, – слишком уж сладко начала Флоренса.

– Я с удовольствием выслушаю твое горе, я с удовольствием поговорю о твоих страхах, но капеллан, как и батлер, всегда жили в замке, а это значит только одно – у них могут быть совсем не хорошие причины быть здесь. Кстати, сегодня я говорила с батлером. Он признался, что по велению короля старательно приводил графство в упадок. У крестьян есть запасы зерна на семена, но зима их всех ждет голодная, как, впрочем, и нас. Король ведет к нам последнее войско, которое должно сожрать наши запасы.

– Вот как? – глаза Флоренсы все сильнее округлялись.

– Да, и если ты мне не расскажешь правды, можешь не удивляться потом, что все мои труды пойдут прахом. Я строю красивые декорации, чтобы прикрыть нашу нищету, выдумываю блюда, которые покажут, как мы богаты, держу батлера в тюрьме, чтобы он не напакостил еще. Но одно твое неверное слово и все это будет бессмысленным.

– У нас с капелланом есть дело, о котором я не имею права говорить с тобой. Это не моя тайна, Фелисия. Я клянусь тебе, что это совсем другое дело, и капеллан – хороший и честный человек – он знал наших мужей лично. Большего я сказать не могу. Прости.

– Хорошо, я не буду тебя пытать. Скажешь, как захочешь, - Таня присела на кровать и крикнула служанку – раздеваться не было сил.

Весть вечер она бегала между кухней и покоями, проверяя работу мастеров и Марграрет – дверь за драпировкой нужно было скрыть наиболее тщательно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ На кухне, в отличии от разговоров с Флоренсой все было хорошо – из деревни прибыли дополнительные люди, что сейчас выслушивали повара, озираясь на стены побеленной кухни, чистый пол и до бела натертые столы. Привезенная с озера рыба потрошилась на улице, птица и мясо, что готовились для пирогов, разделывались и присаливались. Впервые Таня порадовалась тому, что ночами температура начала приближаться к нулю – позволяет сделать заготовки к прибытию гостей.

Рано утром Таня разбудила Флоренсу – нужно было снова покинуть покои, чтобы мастера установили кровати.

– Дорогая, пока вы с малышом можете побыть в покоях короля, там тихо и тепло. Как только наша комната будет готова, мы обязательно отметим, – предложила Таня, чем обрадовала сестру. Флоренса с раннего утра присматривалась к Тане – искала на ее лице след обиды за вчерашнее.

– С удовольствием, и можешь взять с собой Тину, мы с кормилицей и слугами управимся сами, – ответила Флоренса и обняла Таню.

Ну, не может человек так врать – думала Таня, провожая их. Либо это какое-то ее личное дело, либо она так тщательно скрывает боль по своему ушедшему мужу, что может доверить ее лишь священнику.

Мастера собирали кровати, Тину оставили присмотреть за сохранностью кабинета и документов. С одним из шотландцев они глаз не отводили от мастеров и подмастерий, которые должны были собрать кровати до вечера.

Прибыл еще один гонец. Король будет в замке в обеду. Движение во дворе ускорилось - там и тут были слышны окрики Айзека, который удивлял Таню все больше – он успевал быть сразу в нескольких местах.

Таня решила поговорить с Эдвардом – маршалом охраны замка. Для разговора Магрегор привел его к тюремной башне. Для Таня охранник вынес из дома стул с высокой спинкой, маршалу надлежало стоять.

– Эдвард, этот наш разговор должен остаться между нами, и мало того, если вы будете верны нам, не пожалеете, потому что кроме денег вы получите разрешение на строительство своего дома на землях графства, когда решите уйти в отставку. Так вот, я хочу, чтобы вы рассказали все, что знаете о батлере – Ричарде. О том, как он вел хозяйство, о том, почему он сейчас находится там, – Таня указала за спину – на башню, в подвале которой сидел батлер, только что вернувшийся с работы.

– Леди, я видел, что дела в замке идут плохо, а особенно заметно это было после смерти вашего дяди. Он несколько месяцев не дождался вашего приезда. Батлер в это время занимался сбором урожая от крестьян. Он велел выгнать со двора Айзека, который постарел за это лето – зерно лежало под дождем, его не спустили сразу в хранилище.