– Харт, я знаю, это трудно, – шепчу я ей, – но может, ты расскажешь ему хоть что-то?

Она раздумывает над моим предложением, и ей в голову приходит какая-то идея. Ее лицо озаряется, и с едва сдерживаемым волнением Хартли поворачивается к Ларри.

– Ты хороший хакер?

– Не хочу хвастаться, но я залезаю в чужие компьютеры быстрее, чем Истон в трусики к девушкам.

Я даю ему подзатыльник.

– Ларри, черт тебя побери!

– Эй, прости, это единственное сравнение, которое пришло в голову.

– Забейте, – Хартли отмахивается. – Мне все равно. Если я скажу тебе мой номер телефона, ты сможешь получить доступ к моим старым сообщениям?

– О, конечно! Это не сложно, особенно если у тебя он есть. Я могу получить доступ к твоей электронной почте, журналу звонков, списку скачанных приложений, фотографиям и даже, может, голосовой почте. Диктуй.

Она на одном дыхании выдает цифры.

– Идите посидите. Это займет какое-то время. Мне придется залезть в ОКС-7. Каждое текстовое сообщение в мире проходит сквозь Систему сигнализаций № 7. Вы знали, что правительства стран могут отслеживать все ваши передвижения только по одному вашему телефону? А еще они слушают его. Советую вам установить на свои телефоны специальные программы, предупреждающие об атаке на ОКС-7. Двухуровневая авторизация не особо помогает. Правительство навязывает ее вам, чтобы вы чувствовали себя в безопасности. Но они всегда наблюдают за нами. Одноразовые телефоны – это тоже хорошо. Я меняю свой каждые три месяца.

Я веду Хартли к двум потертым кожаным диванам, а Ларри все продолжает бубнить про риски использования телефонной связи.

– Надеюсь, что приставленный ко мне агент ФБР не слишком скучает, потому что этим летом я перестал смотреть порнушку, – со смехом говорю я, притягивая Хартли на диван рядом с собой.

Я вытягиваю ноги и стараюсь расслабиться.

Хартли же сидит, как на службе в церкви: руки на коленях, спина прямая, глаза смотрят вперед, на спину Ларри.

Я массирую ей шею.

– Как думаешь, что мы найдем в твоих сообщениях?

– Не знаю, но наверное, там было что-то важное, раз мои родители избавились от моего телефона.

– Согласен, – об этом я не подумал. Решил, что ее предки просто хотели помешать ей все вспомнить. Но может быть, на самом деле они пытались спрятать что-то определенное.

– Как думаешь, у тебя были какие-то фотографии или аудиозаписи?

Хартли качает головой.

– Не знаю. Если были, то почему я не пошла к отцу сразу? Почему вернулась спустя три года?

– Тебе было четырнадцать, и тебя выслали из дома. Что ты могла сделать в четырнадцать? – Мне больно думать о том, что она винит себя. Харт была еще ребенком. Она не должна была проходить через такое. Как и я не должен был переживать мамино самоубийство, папино невнимание и предательство Стива.

Взрослые должны защищать своих детей, а не разрушать им жизни.

– Ты ни в чем не виновата. Ты делала все, что могла, чтобы выжить.

Я говорю это даже больше для самого себя. Я принимал наркотики, напивался, имел беспорядочные связи – но все это я делал лишь для того, чтобы выжить. Я притягиваю одеревеневшую Хартли к себе и обнимаю до тех пор, пока ее напряжение не проходит и она не перестает сверлить дыру в спине Ларри, залезает ко мне на колени и обнимает меня за шею.

Хартли такая малышка. Иногда я забываю об этом – когда она спорит со мной или проявляет находчивость, как с Ларри. Но обнимая ее, я чувствую, какая же она хрупкая. Харт делает все, чтобы решить свои проблемы. А какой закрытой она была до аварии? Не хотела делиться со мной даже самыми незначительными фактами о себе. Мне приходилось клещами вытягивать их из нее.

Теперь я вижу почему. Грязные тайны мы стараемся спрятать подальше, не бахвалимся ими. Хартли, наконец, прислонилась ко мне, но в том, как она ерзает и вздыхает, чувствуется беспомощность. Я глажу ее по голове, пальцы запутываются в длинных чернильных прядях.

– Если это не сработает, будем искать в другом месте.

– Знаю, – шепчет она.

Но в ее голосе нет уверенности. Я поднимаю ее за подбородок, чтобы она могла видеть искренность в моем взгляде.

– Я не остановлюсь на этом. Неважно, сколько времени это займет, через сколько трудностей нам предстоит пройти, я буду с тобой.

Она моргает, ее серебристые глаза блестят под ресницами. Я продолжаю гладить ее по спине, провожу пальцами по позвонкам. Пытаюсь хотя бы немного согреть ее одеревеневшее тело.

Хартли делает глубокий вдох, затем еще один и еще, и, наконец, напряжение полностью покидает ее.

– Ладно. Мы команда. – Она протягивает руку.

Я пожимаю ее и подношу к своим губам.

– Команда.

Харт подается вперед, ко мне, ее взгляд замирает на моих губах. Джинсы вдруг кажутся мне тесными, а пульс ускоряется. Я впиваюсь в нее пальцами и притягиваю…

– Мы внутри! – торжественно восклицает Ларри.

Хартли спрыгивает с моих колен и подбегает к компьютерам.

Я с досадой вздыхаю, одергиваю футболку и поправляю джинсы. Я становлюсь таким слабым, когда дело касается Хартли. Пока мои друзья разговаривают, я стараюсь представить, как Ларри выходит голым из душевой в нашей раздевалке и чешет задницу. Потом вытягивает пальцы и говорит: «Не хотите понюхать, как вкусно пахнет?» Вся команда стонет в ответ.

Мой член тут же падает. Я встаю и подхожу к Ларри и Хартли. Они очень довольны чем-то. Харт поворачивается ко мне с сияющей улыбкой.

– Думаю, я знаю, что нам делать дальше.

Хартли

В тысячный раз поблагодарив Ларри и пообещав все обозримое будущее снабжать его любимым лакомством, «Доритос», мы с Истом уходим, чтобы внимательнее пересмотреть целую тонну полезной информации, которую этот компьютерный гений загрузил на мой одноразовый телефон. Этот волшебник достал все: старые электронные письма, фотографии с камеры и текстовые сообщения.

Папка с входящими содержит почти лишь один спам вперемешку со школьными заданиями. Единственное, что представляет хоть какой-то интерес, это моя переписка с трастовой компанией Бэйвью по поводу образовательного траста, оставленного мне бабушкой, к которому я могла получить доступ по достижении семнадцати лет. Попечитель полагал, что деньги должны пойти на обучение в колледже, но согласился со мной, что формулировка «для образовательных целей» может быть интерпретирована по-разному, а значит, я вправе воспользоваться ими для учебы в «Астор-Парке».

«Мама мечтала, чтобы я училась в «Астор-Парке», – писала я. – Спасибо, что сделали эту мечту реальностью». Получается, что родители ни цента не заплатили за мое обучение в «Асторе». Я организовала все сама, и они не могли ничего поделать, потому что бабушкин траст был оформлен на мое имя и я уже достигла того возраста, когда могла распоряжаться им.