неохотой подавив злорадную улыбку, – было тазовое предлежание. Хульда знала, что оно могло еще измениться, и, исходя из прошлого опыта, порекомендовала Хельге упражнения, благодаря которым плод менял положение. Хульда уже успешно принимала роды при тазовом предлежании: ведь примерно каждый двадцатый ребенок не переворачивался головой вниз. Но нельзя отрицать, что такие роды всегда связаны с особым риском для матери и ребенка, и в некоторых случаях оканчиваются плачевно – смертью младенца или же роженицы. Поэтому Хульда не хотела утаивать от семей альтернативный вариант. Может быть, Хельге стоит предпочесть роды в клинике, если позволяют финансы?

Хельга с чувством выполненного долга вытерпела визит доктора Шнайдера, однако после его холодного прощания отвергла предложение.

– Я всех своих детей родила в кровати – и этот ребенок тоже родится дома, – столь бескомпромиссно сказала она, что Хульда не посмела противоречить. – Главное, вы придете и поможете мне, как с другими детьми. Правда?

Хульда пообещала. Но откуда это недоброе чувство?

– Какие заботы опять занимают вашу красивую головку? – спросил Берт.

Они дошли до павильона. Хульда, видимо, уже давно молчала и невидящим взглядом смотрела на летящие листья, в то время как он занял место в киоске за прилавком.

– Я раздумывала о преимуществах родов в клинике в сравнении с домашними родами. От природы моя позиция по этому поводу скорее скептическая, однако в некоторых случаях имеет смысл направить женщину в госпиталь.

– Что, простите? Слышать такое от вас? – Берт лукаво улыбнулся. – Разве это не задевает вашу профессиональную честь?

– Вовсе нет, – возмутилась Хульда. – Профессиональная этика предписывает мне принятие решения в интересах женщины и ее ребенка. Ни больше ни меньше. – Она закусила губу. – Кроме того, доктор Шнайдер с некоторых пор не спускает с меня глаз. Пока ему не удалось уличить меня в ошибке, даже при недавнем мертворождении на улице Гольцштрассе, но я чувствую, что он взял меня на прицел. А я вовсе не желаю давать ему повод усложнять мне жизнь.

– Обычно вы не робкого десятка, – изумился Берт. – С каких пор вы позволяете кому-либо из медиков подмять вас под себя? Я не доверяю никаким докторам.

Хульда вспомнила, как он ей когда-то рассказывал о горьком опыте в руках одного молодого тщеславного врача, жаждущего вылечить Берта в юношестве от психоза – и при этом чуть не залечившего его до смерти тогдашними привычными, отчасти издевательскими методами психиатрии.

– Конечно, попадаются хорошие врачи, – сказал он. – С чувством ответственности и отношением к пациенту как к личности. Но доктор Шнайдер… Я его знаю, неприятный человек. Я очень рад, что мне с этим господином не придется тесно общаться, ибо он специализируется на женских недугах.

Хульда облегченно кивнула, ей было приятно, что Берт разделял ее мнение насчет врача. Гинеколог действительно не отличался хорошей репутацией в округе Винтерфельдской площади: его считали холодным и бесчувственным. Но, нужно признать, в профессиональном плане он был великолепен. И хотя ей иногда хотелось сказать о нем что-то колкое, она принуждала себя в присутствии своих рожениц петь ему дифирамбы и в первую очередь подчеркивать его достоинства как медика. Так что нельзя упрекнуть ее в том, что она плохой игрок и не умеет проигрывать.

Хельга со своим мужем сами должны решить, где рожать ребенка – Хульда больше не будет пытаться повлиять на них. А вдруг малыш еще перевернется, и тогда все заботы улетучатся сами по себе, подумалось ей.

Вновь и вновь Хульда сожалела о том, как ограничена ее свобода действий, и поэтому стремилась больше разузнать о работе в клинике. Вот бы проникнуть в эту сферу, двери в которую для нее, как для простой вольной акушерки навсегда останутся закрытыми.

– В воскресенье похороны маленького Пауля Райхерта, – неожиданно сказал Берт. – Вы пойдете?

Хульда медлила. Вообще то, появиться там было ее долгом, но что-то в ней противилось. Она ненавидела похороны, а детские похороны – тем более. Она успела подержать этого мертвого мальчика в руках и уже попрощалась с ним. Дальнейшее прощание только бессмысленно разбередит душу. Но что подумают люди в округе, соседи, сами Райхерты, если акушерка не появится?

– Посмотрим, удастся ли мне, – увиливая, сказала она. – Просто сейчас голова идет кругом, в последние два дня у меня не было ни свободной секунды, чтобы прийти в себя.

Берт хмыкнул:

– Могу себе представить. Как продвигается дело о пропаже?

Хульда вскинулась:

– Я не детектив, Берт. И вряд ли это дело.

– Фройляйн Хульда, похоже, вы сегодня встали не с той ноги, – заключил Берт. – Не все, что я говорю, выпад против вас, понимаете?

– Простите, – промолвила Хульда с неподдельным раскаянием из-за того, что напустилась на него. – Моя голова забита всякой всячиной, – она постучала себя по лбу под челкой, рассуждая. – Я никак не сдвинусь с места… Пробовала поговорить с раввином. – Она услышала, что Берт набрал воздуха, и торопливо заговорила дальше, чтобы не дать ему возможность перебить ее. – Он пообещал поспрашивать, но сказал, что это все же дело семьи.

– А вы другого мнения?

– Абсолютно! Но мне никак не удается подступиться к Ротманам. Зато я недавно пообщалась с соседом, однако встреча тоже была престранной.

– В самом деле? – спросил Берт. Он отвлекся на черную кошку, сцепившуюся с драным полосатым котом за найденный под прилавком рыбий хвост.

Чуть поодаль у церкви неожиданно возник переполох: Хульда увидела, как возле палатки с хлебом старушка хлестала молодого человека авоськой по руке за то, что тот попытался пролезть вперед. Покачав головой, она отвернулась. Видимо, сегодня ей придется забыть о ржаной булочке, потому что, прежде чем до нее дойдет очередь, весь хлеб раскупят.

– Что же было необычно? – спросил Берт.

Хульда на мгновение закрыла глаза, собираясь с мыслями.

– Этот старик сказал, что слышал детский плач, но когда я была там, ребенок все время был спокоен, выглядел абсолютно довольным и совсем не плакал.

– Это еще ни о чем не говорит. – Берт насупил брови. – Наверное, ребенок начал орать, когда ваша очаровательная особа удалилась.

– Возможно, – ответила она, не обращая внимания на легкий сарказм в его словах, – но почему-то мне не верится. И пусть даже так… Старик был просто жуткий. Похоже, у него не все дома. – Она тряхнула головой, чтобы отогнать воспоминания. – Хватит болтать, – наконец сказала она, – долг зовет.

– Долг – хорошая штука. Не дает заржаветь, верно? Но, фройляйн, не забывайте о потехе. Она тоже важна.

– Простите?

– Я имею в виду, вам полезно иногда развеяться, дорогуша. Как дела у красавца комиссара?

– О, хорошо, – сказала Хульда, чувствуя, что заливается краской: перед глазами снова промелькнули