Доморацкий, почувствовав, что разговор уходит в опасную сторону религиозных споров и претензий друг к другу русских и поляков.

Троекуров согласился с ним, и они разъехались.

* * *

Прошла неделя со времени встречи переговорщиков у Девичьего монастыря.

Утром, как обычно, на колокольне Ивана Великого в Кремле ударили в колокол раз, затем ещё и ещё…

И, как будто под эти удары, под звон их зовущий, на теремное крыльцо своего дома вышел Фёдор Иванович Мстиславский.

К нему тут же подскочил и поклонился его дворецкий Харитошка.

– Передай Прасковье Ивановне: к обеду буду, – сказал князь Фёдор.

– Хорошо, Фёдор Иванович! – услужливо откликнулся Харитошка. – Какие ещё будут указания?

– А какие тебе надо? Дело дворовое ты знаешь, вот и справляй. Холопов прорва, пусть вертятся. Но с толком… Всё должно быть с толком! – наставительно произнёс князь Фёдор и буркнул себе под нос: – Как и в государстве…

– Фёдор Иванович, ты что-то молвил? – заволновался Харитошка. – Не расслышал я, однако!

– Да так, ничего… Иди, иди, что стоишь! Всё у меня!

Мстиславский был крупным мужчиной, с большой лобастой головой и тяжёлым подбородком. Он отличался медлительностью в речах и движениях. Говорил он обычно с расстановкой, нахмурив брови, точно взвешивал каждое слово, и этим вызывал у окружающих чувство робости и уважения. Фёдор Иванович был последним представителем по мужской линии своего древнего и знатного рода, который восходил к Гедимину, великому литовскому князю. Из потомков того литовского князя первым на Русь, на службу к московскому князю Ивану III, отъехал князь Фёдор Иванович Бельский – правнук Ольгерда, четвёртого сына Гедимина. Через два десятка лет, когда разразилась новая война между Московским и Литовским княжествами, на сторону московского князя отъехали князья Трубецкие: потомки второго сына Ольгерда – князя Дмитрия, вотчинника Трубчевска. Дед Фёдора Ивановича, князь Фёдор Михайлович Мстиславский, сродственник Елены Глинской, которая по материнской линии была в родстве с Вишневецкими, выехал из Литвы на службу к московскому князю Василию III через полгода после женитьбы того на Елене Глинской. Он был сыном князя Михаила Ижеславского, в четвёртом колене от Евнутия, третьего сына Гедимина, и его первой жены Ульяны Мстиславской, в четвёртом колене от Ольгерда, унаследовавшей Мстиславль, поскольку его дед не имел сыновей. Поэтому Мстиславские считали себя выше Трубецких, а уж тем более Бельских. Фёдор Михайлович получил от матери имя князя Мстиславского вместе с её владениями. Но, выехав в Московию, он потерял права на Мстиславль. Князья же Трубецкие, как служилые князья, владения свои, Трубецкое княжество, сохранили.

Фёдора Ивановича сильно печалило, что Мстиславские вырождаются, и почему-то именно на нём. Над его семьёй как будто витал какой-то злой рок. Его единственный сын, в первом браке, родился хилым и рано умер. Вскоре умерла и его жена Ульяна. Овдовевшего князя стал обхаживать государев конюший Борис Годунов, шурин царя: он метил ему в жёны свою малолетнюю дочь Ксению. Но тут засуетились Шуйские с намерением выдать его старшую сестру Ирину Мстиславскую за царя Фёдора. Ирину же Годунову, за бездетностью, собирались постричь. За это взялся было митрополит Дионисий… Уж какой тут брак с Ксенией!.. Борис, к тому времени уже всесильный правитель при малоумном царе Фёдоре, погромил Шуйских, тайно увёз в монастырь и постриг его сестру Ирину Мстиславскую, ещё девицу. Постриг он и его престарелого отца, князя Ивана. Не помешало правителю и то, что называл его своим вторым отцом… Тот в том же году и умер в Кирилловом монастыре. А князю Фёдору Борис положил запрет на женитьбу…

После смерти Годунова он вздохнул было облегчённо, подумав, что правильно сделал: не поспешил с женитьбой на Ксении. Но на Москве появился самозванец и женил его на Прасковье Ивановне Нагой, троюродной племяннице царицы Марии Нагой. Ту же, свою названую мать, он, Юшка Отрепьев, только-только вернул из ссылки, с далёкой пустыни на Вексе, откуда её привез его мечник, ещё юный Михалка Скопин-Шуйский… Фортуна снова отвернулась от него с убийством самозванца. Теперь тот же Василий Шуйский, взойдя на престол, стал косо смотреть на него. Да и несчастья продолжались: умерла и его вторая сестра Настасья, которая была замужем за «царём Симеоном». Того вместо себя «царём» на Москве посадил Грозный в пору его царских прихотей. А затем, когда ему надоела игра в холопа, он спровадил «царя Симеона» в Тверь… Брак с Прасковьей Ивановной не принёс желанного наследника: у них родилась дочь Ольга, но её по-быстрому забрал к себе Господь Бог. И они, князь Фёдор и Прасковья Ивановна, теперь жили одиноко на большом кремлёвском дворе и чувствовали себя осиротевшими.

Не только внешне, а и характером князь Фёдор пошёл в отца, князя Ивана Фёдоровича, племянника Грозного, его первого боярина. Спокойный, уравновешенный и нечестолюбивый, он держался сторонкой от боярских крамол, слыл послушным и покладистым, твёрдость правил сидела у него в крови.

Двор, на котором он жил, достался ему от отца. Фасадом он выходил на площадь перед собором Николы Гостунского, а холопскими постройками упирался в высокий забор, застроенный по другую сторону дворами мелких людишек. С одного бока он примыкал к площади, где громоздились в два этажа здания государевых приказов. С другой стороны он смотрел углом на церковь Рождества Богородицы, что стояла подле сточной трубы в переулке, за которым находился двор боярина Василия Петровича Морозова. Двор Мстиславского был большим. Но всё равно он не шел в сравнение с двором князей Трубецких, а что уж говорить о дворе Бельских. Фёдор Иванович был богат, как никто из бояр, и это несоответствие богатства и размеров двора задевало его. И он недолго поглядывал на обширные кремлёвские дворы своих дальних родственников: отхватил кусок земли – переулок, ведущий к церкви Константина, – и поставил на его месте свою конюшню.

Отец Онуфрий, протопоп Рождественской церкви, заикнулся было, что то место проходное, для его богомольцев князь-де возвёл утеснение. Фёдор Иванович цыкнул на него. Но протопоп – язви его, настырка! – дошёл до патриарха, поднял звон!.. И это дело всё ещё волочится…

Фёдор Иванович спустился с крыльца, сел на коня, выехал со двора и направился к царским хоромам. Он жил рядом с Грановитой: в двух шагах от того места, где собиралась на сидения Боярская дума. Однако по заведённому на Москве порядку в присутственное место ему положено было выезжать в возке или верхом в сопровождении вооружённой дворни. А уж кому, как не ему-то, поддерживать этот порядок?..

Байдашная мостовая глухо застучала под копытами коня. И этот привычный монотонный звук на время отвлёк мысли князя о его семейных болячках.

Он вспомнил, что завтра Первый Спас, а значит, по этой мостовой потянется длинная