и бриты, бегут к нашей двери. Ма хватается за оба столба нашей калитки, преграждая им путь, но ее без труда отпихивают.

— Вам чего надо?! — кричит она и бежит за ними.

Соседи выходят из домов.

— Пэдди! — надрывается Ма. — Пэдди, Пэдди!

Останавливается и вдруг сгибается, хватается за живот.

Блин! Я совсем забыл про Пэдди. Они решат, что это он.

Нагибаюсь, чтобы завязать шнурок, рядом с солдатом, который присел на корточках в саду. Шепчу ему:

— Мой брат не при чем. Мой папа в задней спальне. Пистолет у него под кроватью.

К нашему дому бегут женщины.

Солдат достает рацию, повторяет мои слова. Я смотрю.

Топот, стук, крики.

— Пистолет нашли.

— Вы что творите! — хрипло кричит Ма, набрасываясь на брита, который стоит у входной двери. — Не трогайте моего сына!

— Мамочка, они не за Пэдди.

Вцепляюсь в нее.

Топот приближается, Папаню тащат мимо нас на улицу. Ноги волочатся, он даже не пытается их переставлять. Все еще не очухался. Его закидывают в задний отсек «Сарацина». Ма рядом, но она молчит. Ее окружают женщины. Они как раз орут. Стучат крышки.

— Она в шоке, — говорит Старая Эджи. — Принесите ей стул, кто-нибудь. И чашку чая.

Женщины хлопочут вокруг Ма. Из дома выскакивает Пэдди.

— Что за хрень? — вопрошает он.

Судя по виду, он пока не проснулся до конца.

— Принесите ей чаю и сахара побольше, — распоряжается Эджи и толкает Ма на подставленный стул.

Я слежу, как отъезжает джип. За ним «Сарацин». Ма смотрит на меня. Лицо у нее, как у привидения.

— Приведите миссис Брэннаган, — требует Эджи.

— Не надо, я в порядке, — отказывается Ма. — Сейчас приду в себя. Мне нужно детям школьную форму купить.

— Дурочку не валяй, Джози, у тебя голова не на месте.

— Нет, на месте. — Ма стряхивает руку Эджи с плеча и встает. — Пэдди, пойдешь со мной.

— Вот черти драные, ма, я тут останусь, — говорит Пэдди.

— Пойдешь со мной, я сказала! Мне почем знать, какой у тебя размер, ты, блин, как Франкенштейн. И прикройся, нечего тут голым шляться при народе, — приказывает Ма. — Микки, останешься дома, присмотришь за Мэгги.

Ма уходит в дом. Женщины стоят, сложив на груди руки, смотрят друг на друга.

— Шок, — произношу я.

Старая Эджи кивает, довольная собой, и заявляет во всеуслышание:

— Шок.

Женщины дружно кивают, перешептываются.

— Вот ты мне и скажи, как ваша пушка оказалась у меня в доме? — недоумевает Ма.

— Ваш муж не имеет к нам никакого отношения, — говорит ненастоящий Дядя Томми. — Ему пару раз едва колени не прострелили, пощадили только из уважения к вам, миссис Доннелли.

Угольная яма — самое подходящее место, чтобы подслушивать. Я бы в нормальном случае не стал так рисковать, но…

— Пэдди молчит как немой, но я знаю, что пушку кто-то из ваших подкинул, уж не знаю, как, — заявляет Ма. — А у нас была договоренность. Нужно было сперва спросить моего согласия.

— Знаю, миссис Доннелли. Чего мы не можем понять, так это как пистолет оказался у него под кроватью, да еще с его отпечатками. Есть мнение, что он его нашел на улице, подобрал по пути домой — ну, знаете, не сообразил по пьяной лавочке.

— Или ему этот пистолет подкинули. Чтобы его подставить, а вас всех выгородить, — говорит Ма.

Я едва не поперхнулся.

— Миссис Доннелли, уверяю вас, ничего такого не было. Мы не подставляли вашего мужа.

Молчание. Кто-то тихо-тихо шебуршится в углу угольной ямы. Совсем темно, но я знаю, что это мышь. Пусть она лучше ко мне не приближается, а то я так заору — стены рухнут.

— Ну, чего там ни говори про моего мужа, дураком его не назовешь. Если бы он нашел пистолет на улице, он не потащил бы его домой.

— Мы разберемся. Даю вам честное слово, что мы докопаемся до правды, — заверяет он.

Шуршание, приглушенное движение. Мое счастье, что сейчас не зима, потому что его пальто Ма оставила бы именно здесь.

— И, разумеется, — голос его звучит тише, сквозь стену у меня за головой, — мы будем вас всячески поддерживать. Ни о чем не тревожьтесь. Невеселая ситуация, Джози. Но ты не одна.

Хрясь! Мышеловка захлопнулась. Мышь мертва.

21

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ В ШКОЛЕ

Я всю ночь не спал. Ни секундочки. Будто веки намазали клеем и приклеили к бровям.

Пробовал потискать своего дружка. То и дело проверял, не проснулся ли Пэдди. Он, правда, в таких случаях не стесняется — наяривает так, что одеяло ходит ходуном. Тискал, как все мальчишки, руками — таких называют «дрочила». Тискал лет сто, ждал, что что-нибудь произойдет, но только кожу натер. Этого достаточно для полового созревания? У меня сегодня наконец-то сломается голос? Если не сломается, я просто буду молчать, пока этого не произойдет. А не произойдет — прикинусь глухонемым, пока не попаду в Америку.

Не хочу я в Святогаба. Пэдди мне рассказал, как там на самом деле гнусно. Люди считают, что монстры из филимов ужасов — выдумка. Ничего подобного. Они живут в Ардойне. Пэдди сказал, что Святогаба — самая безбашенная школа во всей Ирландии. Все ардойнские мальчишки хотят туда попасть, чтобы вместе делать всякие гадости. Шлюхован, понятно, будет там главарем. И наверняка всем про меня расскажет. Из-за него меня будут ненавидеть. Вся школа будет меня ненавидеть. Вот уж никогда не думал, что когда-нибудь скажу такое, но — спасибо, господи, что у меня есть Пэдди!

Господи, можно я сейчас усну, а когда проснусь, окажется, что все это было сном?

После того, что ты сделал, Бог уже никогда не будет тебе помогать.

— Микки, вставай, сынок, в школу пора. — Ма трясет меня за ногу.

Я бросаю на нее взгляд человека, обреченного на смерть — мамулечка, мне страшно до усеру, пожалуйста, не отправляй меня в Святогаба! Она не реагирует.

— Пэдди, давай. Поднимайся! — повышает голос Ма. Выползаю из кровати.

— Вот твоя новая форма, — говорит мама Пэдди, вешая ее на шкаф: черный блейзер, вокруг которого обернут габовский галстук.

— Мама, я не хочу в школу! — кричу я.

— Я, между прочим, пытаюсь поспать! — орет Пэдди.

— Рот закрой и вставай, скотина ленивая, — пора в школу одеваться!

— Заткнись, женщина, — говорит мой брат.

— Встал, я сказала! — Ма пинает его по ноге.

Пэдди подскакивает. Ма кивком велит ему выйти, и сама выходит. Видно, хочет с ним поговорить, чтоб он там за мною приглядывал.

Входит Мэгги.

— Ух, какая ты взрослая стала! — говорю я.

Какая же она милая в форме Святого