После провала этого замысла, осужденного всеми, друзья и того, и другого сумели примирить шевалье и маркиза; но, подобно поводу к ссоре, примирение также было надуманным.

Вскоре после этого, когда Принц прибыл ко двору, граф Суассонский, готовящийся отбыть в Нормандию, чтобы провести там ассамблею сословий, и так и не договорившийся с Королевой из-за мешавших ему министров, пожелал встретиться с Принцем.

Бомон, сын первого президента Арлэ, заботящийся об интересах Принца, организовал эту встречу в своем доме неподалеку от Фонтенбло. Туда же был приглашен маркиз д’Анкр; министры были против, но он получил на это разрешение Королевы, заверив ее, что примет меры к тому, чтобы не произошло ничего такого, что могло бы нанести урон ее авторитету.

Эта встреча принесла Господину Графу желаемое: он вошел в такой тесный союз с Принцем, что они дали друг другу обещание все делать с ведома другого, а если одному из них, вследствие какого-нибудь неблагоприятного события, было бы суждено удалиться от двора, другой должен был последовать за ним, чтобы вернуться только вместе. Они понимали, что министры преследовали цель рассорить их, использовать одного против другого, что было противно их интересам.

Это содружество удалось на славу: никогда, невзирая ни на какие посулы, они не позволили себе усомниться в нем и сдержали данное друг другу слово. И так продолжалось до самой смерти Господина Графа, которая случилась годом позже.

Однако союз этот еще более упрочил доверие Королевы к министрам, поскольку Ее Величество с недоверием относилась к нему. Чтобы усилить свои позиции против принцев, они послали от имени Королевы за маршалом де Ледигьером, тот тотчас явился в надежде, что будут подтверждены его грамоты на герцогство и пэрство, которые были ему недавно пожалованы Королем.

Но поскольку дело это у него не выгорело, он решился отомстить и с этой целью стал следить за многими интригами и заговорами, которые зарождались в это время, а вспыхнули в последующие годы. Но поскольку тут случилась смерть герцога дю Мэна, который своим авторитетом благотворно действовал на принцев, умонастроения при дворе изменились, тем более что уже не оставалось никого, кто был бы способен сдерживать порывы.

Я прерву свое повествование рассказом о герцоге дю Мэне, воспитанном в духе послушания покойному Королю и всегда верно служившем ему.

Свою преданность и свои способности он доказал при осаде Амьена, когда Король хотел задать трепку испанцам, а он мудро отговорил его, заметив, что, поскольку речь шла лишь о взятии Амьена, который они ему и так уступали, его бы осудили, если случайно битва обернулась бы не в его пользу, а так победа ему уже обеспечена.

Он редко виделся с Королем – в силу различных обстоятельств, а также по причине своего возраста и необыкновенной тучности; однако Ее Величество так уважала его, что, несмотря на его заболевание, от которого, как считали, он должен был скончаться уже в 1608 году, назначила его одним из своих главных советников.

Он не обманул доверие Короля: глядя после его гибели на сильных мира сего, требовавших увеличения своего содержания, он откровенно в разгар Совета заявил им, что с их стороны непорядочно наживаться на несовершеннолетии Короля, должно считать себя достаточно удовлетворенным уж тем, что можешь выполнять свои обязанности в такое время, когда, кажется, ничто тебя к этому не принуждает.

Уже при смерти он благословил своего сына на двух условиях: первое – он должен оставаться католиком; второе – он всегда должен быть верен Королю. Умер он в начале октября.

Его жена также слегла и скончалась сразу после него, хоронили их вместе.

В следующем месяце умер Герцог Орлеанский[78]: его кончина потрясла Королеву; но если слезы заставили признать в ней мать, ее решимость показала, что она умела управлять своими чувствами в неменьшей степени, чем своим народом.

Я слышал от господина де Бетюна, что в свое время она была так мало тронута серьезной болезнью своего сына, что покойный Король, тогда еще живой, счел это странным и обвинил ее в недостаточной любви к детям. Но тот, кто умеет читать в прошлом и настоящем, поймет причину: она дорожила сыном по смерти отца больше, чем при жизни того, ведь теперь она не могла больше иметь детей.

Смерть этого принца породила некоторое недовольство при дворе: должностные лица все как один претендовали войти в дом герцога Анжуйского[79], который в результате этой смерти оставался единственным братом Короля; кое-кто получил отставку.

Бетюну отказали в той должности, на которую он рассчитывал; опала его брата[80] должна была привести к его удалению, впрочем, уважение Вильруа, чьим союзником был Брев, сыграло ему на руку при выборе покойным Королем воспитателя для герцога Анжуйского.

Маркиз де Кёвр был также освобожден от должности управляющего гардеробом, которую он занимал при жизни покойного Короля. Министры, боясь его характера и помня о том, что он был посредником в союзе между Господином Графом и маркизом д’Анкром, донесли Королеве, что человек с подобными взглядами был бы опасен при наследнике, претендовавшем на корону.

Так как маркиз д’Анкр не оказал ему в этом деле поддержку, на которую он рассчитывал, он был так этим раздосадован, что оставил его и полностью перешел на сторону графа Суассонского.

Защищая королевскую власть от множества интриг, которые были распространены тогда при дворе, Королева одновременно делает все, чтобы сохранить союзников Короля.

В это время в Экс-ла-Шапель разгорается свара: сначала католики набросились на протестантов, затем и те, и другие – на суды, а в итоге вся буря обрушилась на иезуитов, которые были бессильны противостоять ей без защиты Ее Величества.

Причиной этой смуты было то, что Император в 1598 году исключил этот город из пределов Империи в связи с тем, что протестанты выгнали оттуда католического судью, который был восстановлен в своих правах архиепископом Кёльна: после нанесенного ему оскорбления судья запретил в городе и на его территории религиозное отправление любого культа, кроме католического.

Протестантам, которые с трудом переносили этот запрет, пришлось дожидаться 1610 года, когда город Жюлье был взят принцами Бранденбургским и Нейбургским.

Судья воспротивился этому и запретил такие действия под страхом тюрьмы и штрафа либо изгнания в случае неуплаты. Этот приговор был исполнен с такой неукоснительностью, что католики и гугеноты восстали против судьи[81], одни по набожности, другие – в силу заинтересованности: все взялись за оружие, овладели городскими воротами, натянули цепи и стали хозяевами города.