В этот момент Кир проскальзывает пальцами между моих нижних губ, и с этого момента в моей голове не остается ни одной связной мысли.

Мы не занимаемся сексом, мы трахаемся. Быстро, жадно и жестко. Удовольствие на грани боли. Руки повсюду, как и губы. Его пальцы у меня во рту, и он заставляет меня сосать их, глядя в его глаза. Его член внутри меня работает, как поршень. Его ладони сжимают повсюду, куда только могут дотянуться. Я до боли впиваюсь пальцами в край раковины, и мне кажется, что сейчас фаянс просто треснет под моей хваткой.

Мы вздрагиваем одновременно, взлетая на вершину. Я чувствую внутри то ли свою, то ли его пульсацию. Чувствую, что вот-вот упаду в обморок от удовольствия, которое накрывает, словно горячее цунами.

Медленно опускаюсь на полную стопу, ощущая невероятную дрожь во всем теле.

– А вот теперь я готов съесть то, что приготовила Галина, – бормочет Кир мне в плечо и легонько прикусывает прямо через свитер. – Только давай сначала в душ.

– Расскажи о дочке, – просит Кир, когда мы, голые, завернувшись в одеяло, поглощаем невероятно вкусно приготовленную рыбу с овощами.

– Арише два года, – начинаю я.

– Это я узнал и без тебя, – перебивает Кир. – Кто ее отец?

– Да так, просто парень. Ничего особенного. Работает в университете преподавателем. Звезд с неба не хватает.

– Он участвует в жизни дочки?

– Нет.

– Ты не позволила?

– Он сам не захотел. Сказал, мол, мы так не договаривались, – хмыкаю я.

– А если бы он предложил тебе тогда пожениться? Вышла бы за него?

– Думаю, да.

– Любишь его?

– Нет, и никогда не любила. Знаешь, моя подруга баба Аля…

– Баба Аля? – смеется Кир. – Странно ты называешь подругу.

– Не странно совсем, ей семьдесят шесть.

– Ого, ты себе подругу завела.

– Она тоже появилась в моей жизни в трудный момент и оказала помощь. Так вот она говорит, что, если бы я вышла за Антона, то этот брак походил бы на те, какие заключали после войны.

– Интересно, – Кир склоняет голову набок и вопросительно смотрит на меня.

– Тогда люди женились, потому что семьями – парами – было легче выживать. Вдвоем было проще построить дом, содержать хозяйство, прокормиться было легче.

– А как же романтические сказки о любви в послевоенное время?

– Думаю, это было скорее исключением, чем правилом.

– А если бы я тогда предложил замуж?

Вопрос повисает между нами, но я не хочу на него отвечать. Я пока еще не переварила того, что произошло сегодня, так что не готова делать работу над ошибками прошлого.

– Но ты не предложил, и давай не будем об этом.

– А если бы предложил сейчас?

– Кир, не торопи события, я еще от нашего секса не отошла.

Он забирает у меня из рук тарелку и отставляет вместе со своей на пол, а потом заваливает меня на диван и ложится сверху.

– Раз серьезный разговор у нас пока не клеится, будем играть в игры.

– Ты считаешь секс игрой? – хихикаю я, когда он прокладывает по моей шее щекотные поцелуи.

– Я считаю это лучшей игрой, которую придумало человечество, – отвечает он, и пресекает дальнейшие разговоры глубоким поцелуем.

Глава 39

Мы выходим из кинотеатра, и Кир берет меня за руку. Медленно бредем к машине, припаркованной неподалеку.

– Может, съездим навестить наших в санатории? – предлагает он.

– Сейчас десять вечера, – со смехом отвечаю я.

– Завтра. Это мои последние свободные выходные. Дальше неделя гонки, выборы, а там на меня свалится огромная куча работы.

– Ты так уверен в своей победе?

– Ну ты же будешь за меня голосовать? – подмигнув, спрашивает Кир.

– Я не прописана в Киеве, так что эти выборы пройдут без меня.

– Что ж, тогда я точно проиграю, – притворно грустным тоном отзывается он. – Так что насчет поездки?

– Да, можно съездить, я соскучилась по Аришке.

– Только перед этим заедем купим тебе одежду и обувь потеплее. Больно смотреть на твою куртку. Иди сюда, буду тебя греть.

Кир обнимает меня за плечи и целует в висок.

– То есть, я должна согласиться, потому что тебя беспокоит мой внешний вид?

– Не внешний вид, а здоровье, это другое. И вообще, Маш, к чему это ханжество? Все мы знаем, что девочкам нравится, когда мужчина о них заботится. Покупает то, что ей хочется, водит туда, куда ей хочется, кормит тем, чего ей хочется. И дальше по списку. Так смысл ломаться?

– Пытаешься меня купить? – дергаю льва за усы.

– Пытаюсь сделать твою жизнь комфортнее. Помнишь про пары после войны? Они ведь делали то же самое.

– Ну ты и сравнил, – закатываю глаза и жмусь к Киру сильнее, потому что на улице холодно.

На следующее утро мы заезжаем в торговый центр, где я уговариваю Кира ограничиться ботинками, курткой, шапкой, шарфиком и перчатками, и не идти в другие магазины одежды. После этого мы едим в кафе и к обеду выезжаем в Ворзель.

По дороге мы изредка переговариваемся, но в основном слушаем музыку. Кирилл следит за дорогой, а я глазею по сторонам. За эти три года я ни разу не покидала Киев, и мне даже немного странно смотреть на что-то, кроме высоток и вечные пробки на дорогах. Песню прерывает сигнал рингтона, раздающийся на весь салон. На экране панели высвечивается «Дава», и Кир жмет кнопку на руле.

– Привет, – здоровается он, и вместо музыки и тишины я слышу из динамика мужской голос:

– И тебе привет, пропажа.

– Я не один в салоне.

– Да? Здрасьте.

– Здравствуйте, – произношу негромко. Чувствую себя так странно, что должна говорить с невидимым собеседником, при этом не держа телефон у уха.

– О, девушка, вы вернулись, – радостным голосом провозглашает этот Дава. – Я уж думал, вы навсегда тарелки побили. Как там Испания? Или где ты была на этот раз?

– Дава, закрой рот, – обрывает его Кирилл. – Это не Ника.

– Оу, – на несколько секунд повисает молчание. – Простите, девушка.

– Ничего страшного, – прочистив горло, – отвечаю я.

– Дава, ты по делу?

– Гм, да, но если ты не можешь говорить… В общем, перезвони мне, как будет возможность. До свидания.

– До свидания, – успеваю сказать я до того, как вместо голоса этого мужчины снова начинает играть музыка.

– Прости моего друга, он немного не в себе. В смысле странный.

– Ничего, – отвечаю. – А кто он?

– Это мой лучший друг, Давид. Мы дружим еще со школы. Он забавный, но иногда без тормозов, как сегодня. Уверен, он будет корить себя за вольные высказывания, но мы это вряд ли услышим.

– Понятно, – отвечаю