Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вдруг поняла, что оцениваю происходящее неправильно. Я знакома с Матвеем – старшим приятелем, но мне еще только предстоит познакомиться с Матвеем – мужчиной. Пригласил бы он на танец любую другую симпатичную девушку? И правильно ли вот так сближаться, если он не знает, кто я? И почему это сближение происходит столь быстро? И что он скажет потом, когда я покажу проклятую бедами бутылку и начну задавать вопросы?..
– Я, пожалуй, пойду, – сказала я, шагнула назад, и руки Матвея опустились.
– Я тебя обидел? – спросил он.
– Нет. Тяжелый день… Я очень устала и хочу спать.
Безусловно, Матвей заметил перемену в моем настроении, слишком резко я оборвала танец и стала серьезной. Задержав на мне взгляд, он выключил музыку и мягко сказал:
– Спокойной ночи. Завтра с утра буду поменьше стучать, чтобы тебя не разбудить.
Переступив порог своего нового жилья, я закрыла дверь и некоторое время стояла неподвижно, вспоминая каждую минуту вечера. И только потом пошла в комнату. На кровати стопкой лежало постельное белье, серый свитер и голубая рубашка. Это были вещи Матвея, заботливо приготовленные для меня.
Застелив кровать, я сняла футболку, брюки, надела длиннющую рубашку и пожалела, что в доме нет зеркала. Мне бы хотелось увидеть выражение своего лица, чтобы лишний раз убедиться в том, что в ближайшие дни я точно никуда не уеду.
* * *
Петербург. Далекое прошлое…
Поместье у Николая Степановича появилось двадцать лет назад, и оно являлось благодарностью за заслуги перед отечеством. Вытянутый зеленый дом, утопающий в разросшихся кустах сирени, стройные березы, трепетные осины, крепкие сосны, вечный аромат полевых цветов – простор и вдохновение о которых можно лишь мечтать.
Со временем Николай Степанович отстроил еще гостевой дом, лодочный причал и две беседки: большую (с резными скамейками и столом) и маленькую, куда приносили мягкие кресла из главного дома. В поместье Николай Степанович обычно проводил вторую половину лета, но любил приезжать и весной, когда начиналось цветение, и красота природы буквально завораживала.
За хозяйством круглый год присматривал Кузьма с семьей, и по приезду Николая Степановича, Олю и Соню всегда встречали пироги: то с рисом и яйцом, то с капустой, а то и ватрушки.
– Хорошо у тебя, согласен. Когда я здесь бывал последний раз? Лет семь назад. – Лев Григорьевич пригладил рыжие волосы, щедро окрашенные сединой на висках, и откинулся на спинку кресла. – Как тебе Алексей?
– Достойный молодой человек. Ты поступил правильно. В этом вопросе я совершенно не придерживаюсь старых взглядов.
– А что мне оставалось делать, если брак Владимира закончился ничем? Его непутевая жена сбежала в Псков с любовником, а он предпочел Францию и теперь сожительствует не пойми с кем. С художницей… И при этом незаконнорожденный сын Владимира брошен и влачит жалкое существование у совершенно посторонних людей. Мать Алексея тоже была непутевой, служила в нашем доме, а потом уехала в неизвестном направлении, оставив ребенка на диване рядом с моей спальней. Только ее и видели! Да ты эту историю знаешь… Я и сам сначала не хотел признавать Алексея, мало ли кто где согрешил… Все думал, женится Владимир, и появятся у меня внуки от хорошей женщины, им все и завещаю. Так нет же! Видно, наказал меня Господь за гордыню. – Лев Григорьевич тяжело вздохнул и поднял голову к небу.
– Не кори себя, дело житейское. Да и когда получилось бы разбираться с сыном и внуком, если ты дома бывал три месяца в году. У нас с тобой тогда другая семья имелась – служба. Я вот тоже многое упустил… – Николай Степанович оглянулся и посмотрел на Олю, Соню и Алексея. Они стояли на ступеньках дома и о чем-то разговаривали. В беседке было свежо, с озера дул легкий ветерок, и мечталось лишь о чашки крепкого чая.
– Хорошо, Владимира уговаривать не пришлось, хотя он бы не посмел мне перечить. Я его вызвал в Петербург и потребовал признать сына без лишних разговоров. Если б ты знал, как я теперь счастлив. Будто смысл жизни появился. Алексей упрямый, весь в меня! Чувствую кровь нашу Муромскую!
– Женить его пока не думал?
– Торопить не стану, но и тянуть не дам. Он еще молод, успеет, однако правнуков, понянчить уже хочется. – Лев Григорьевич хохотнул и тоже обернулся. – Красавицы у тебя подрастают. – Кто знает, кто знает… – многозначительно добавил он.
Николай Степанович улыбнулся и подумал: «Я бы с радостью отдал Олюшку за Алексея. И тогда бы моя душа была век спокойна».
Глава 20
Я проснулась в восемь. До открытия магазина оставался час, и можно было позволить себе немного поваляться и подумать. Прошлый вечер эхом отзывался в душе, и мне нравилось сочинять новые ответы на вопросы Матвея. То они были более спокойные и даже рассудительные, то острые и колкие.
Конечно, ему скучно здесь, и я, к тому же, наверняка кажусь странной. Откуда взялась, зачем приехала, где вещи – не понятно… Но тайное рано или поздно станет явным, и, возможно, я довольно скоро сниму с бутылки бумагу для выпечки и озвучу цель приезда. Буду ли я при этом выглядеть глупо? И как археологи относятся к древним проклятьям? Верят ли они в них?
Утром царила прохлада, и я накинула на плечи серый свитер Матвея. Нужно успеть вернуться к завтраку и приготовить яичницу с сосисками или какой-нибудь омлет. Я собиралась обследовать грядки, вдруг отыщется укроп или петрушка.
Магазин представлял собой небольшое помещение, разделенное стеллажами на две части: продуктовую и хозяйственную. Если первая половина была довольно стандартной – полки и холодильники, то вторая включала отдел для любителей рыбалки: с огромными сапогами, выстроенными на полу в ряд, спинингами, катушками для спиннингов, поплавками и средствами от комаров.
Одежда, в основном мужская, ассортиментом не радовала. Я выбрала две тельняшки (теплую и тонкую), майку и носки. И все это по размеру мне совершенно не подходило. В углу я обнаружила ненужные мне женские ситцевые халаты и – о, чудо! – стопку обыкновенных трусов в горошек и цветочек. Зубная щетка, расческа… Да, жизнь заиграла новыми красками.
Овсянка, молоко, яйца, йогурты, сыр, хлеб, печенье и