Слушая его, я покачал головой, и Эмма, с трудом подняв руку, провела ею по моим волосам. Она не слышала ни слова из того, что говорил Ройер, но каким-то образом догадалась, в чем дело.

– Со мной ничего не случится, – проговорила она чуть слышно. – Я подожду.

Я вгляделся в ее глаза и почувствовал, как в моей душе с новой силой оживают сомнения и страх, но я отбросил их и сказал в трубку:

– Готовьте Ширли к операции. Я буду через полтора часа.

Я слышал, как Ройер с трудом сглотнул. Потом сказал:

– Как скажешь. Сверим часы – на моих… девять часов и четырнадцать минут. – Он дал отбой и поспешил в аэропорт, а я принял душ, поцеловал Эмму и позвонил Чарли, чтобы он побыл с ней, пока меня не будет.

– Поезжай, – хрипло прошептала Эмма на прощание и через силу улыбнулась. – Обними Ширли за меня.

По пути в Атланту я нарушил все существующие скоростные ограничения и полтора часа спустя был в операционной. Ройер вернулся в больницу почти одновременно со мной. Операция началась… Все как всегда…

И настал момент, когда он открыл специальный термоизоляционный контейнер, достал оттуда сердце и протянул мне через операционный стол, на котором лежала Ширли.

Я сделал все, что от меня требовалось: вставил Ширли новое сердце, сшил сосуды и отключил пациентку от насоса. На моих глазах ее новое сердце наполнилось кровью и застучало сильно и ровно, как барабан. После операции я побеседовал с ее мужем и, оставив его с детьми в комнате ожидания, где они говорили, конечно же, о колледже, поехал домой. Когда я добрался до озера, было темно. Поблагодарив Чарли за помощь, я отпустил его и повернулся к Эмме.

Она подняла руку и легко провела кончиками пальцев по темным теням и морщинам, которые давно залегли у меня под глазами. Выражение моего лица заставило ее улыбнуться. Я еще ничего ей не сказал, но она уже знала, что операция прошла успешно и что Ширли поправится. Ей было трудно говорить и даже шептать, поэтому она нацарапала несколько слов на листке блокнота и показала на него кончиком карандаша:

«Ложись спать. Я хочу, чтобы ты отдохнул».

Мои телефоны не звонили, пейджеры не пищали; ни один пациент не ждал меня в операционной и ни одно сердце не летело в Атланту в «Лир-джете», поэтому я поднял жену на руки и отнес в нашу постель. Лег рядом, обхватил рукой ее неестественно тонкую талию – можно было прощупать каждую косточку – и закрыл глаза. Эмма нащупала под одеялом мою руку и прижалась теплой спиной к моей груди. Этого было достаточно, чтобы я мгновенно заснул.

Когда через пару часов я проснулся от грохота праздничных фейерверков, Эммы рядом не было.

Пообедав бурым рисом с вустерским соусом и куском лососины, жаренной на гриле со жгучим перцем, чесночной солью, коричневым сахаром и патокой, я завел «Субурбан» и поехал в горы, где стоял наш лесной склад. Там я откинул в сторону пыльный брезент и некоторое время созерцал аккуратные штабеля досок и бруса. Выбрав двенадцать подходящих по размеру сосновых досок и четыре двухдюймовых бруска, я вернулся обратно. Остаток вечера и часть ночи я провел на берегу в своей «деревянной операционной», пиля, строгая, полируя и покрывая лаком готовые детали.

К половине шестого утра, когда Чарли пришел на гребную тренировку, я обточил ножки, отмерил и собрал на шипах опорную коробку, посадил на клей столешницу и собирался покрывать стол вторым слоем лака, запах которого сразу же привлек внимание моего шурина. Приблизившись к столу, он осторожно обошел его по периметру, ведя пальцами по кромками.

– Красивенький столик, – вынес он вердикт.

– Сойдет, – заметил я, напуская на себя скромный вид.

– Ждешь гостей?

– Нет, – ответил я, не поднимая головы.

Чарли хмыкнул.

– К такому столу не мешало бы сделать и скамейки.

Я покачал головой.

– Об этом я как-то не подумал.

– Вот как? – Он поскреб подбородок. – На чем же она будет сидеть?

Эти слова настолько меня озадачили, что я все же посмотрел на него и увидел, что он улыбается.

* * *

По какой-то причине Чарли в тот день пребывал в особенно хорошем настроении, поэтому наша тренировка была долгой и изнурительной – почти на пределе моих возможностей. Я с трудом выдерживал заданный им темп, но пока мои руки, ноги и спина совершали необходимые движения, думал я о чем угодно, только не о гребле.

Час спустя мы вытащили лодку из воды и положили на стеллаж в эллинге. Чарли одобрительно похлопал меня по спине и, выйдя на причал, прыгнул в воду. Одной рукой он, как всегда, держался за направляющий трос, другой отталкивался от воды. На противоположном берегу его дожидалась Джорджия. Негромко поскуливая и свесив с края причала передние лапы, она с интересом следила за его эволюциями в воде, напоминавшими какой-то странный балет. Чарли добрался до берега, выбрался на настил и, почесав собаку за ухом, повел в дом, чтобы накормить и перекусить самому.

Зазвонил мой телефон. На втором звонке я ответил.

– Алло?

– Привет, Риз. У меня к тебе деловое предложение… – в голосе Синди звучали самоуверенность и напор, а это, скорее всего, означало, что она не спала всю ночь, пытаясь придумать какой-то выход из финансового тупика, в котором оказалась. На заднем плане я различал неясный гул множества голосов и характерное позвякивание кассового аппарата.

– Давай выкладывай… – Я постарался добавить голосу побольше оптимизма.

Синди тем временем сказала кому-то:

– Я специально пришла сегодня пораньше, чтобы заняться закупками. Фрэнк сказал, что я могу воспользоваться его телефоном. Я через минуту закончу, так что подождите, пожалуйста…

Снова звякнула касса, и я точно наяву увидел, как Синди, напряженно выпрямившись и закусив нижнюю губу, сидит за заваленным бумагами столом в крошечном кабинете управляющего. Послышался удаляющийся стук каблуков по деревянному полу, и снова голос Синди:

– Извини, я отвлеклась… – Последовала крошечная пауза, и я представил, как она характерным движением убирает за ухо упавшую на лицо прядь волос. Почему-то все женщины поправляют волосы, когда задумываются или волнуются – или когда задумываются и волнуются.

– Так в чем же состоит твое предложение? – напомнил я.

– Дело в том, что… Мы с сестрой выросли на ферме, которая стояла недалеко от шоссе И-75 между Тифтоном и Мейконом. Там выращивали пекановые орехи – плантация занимала что-то около пятидесяти акров. Дом мы продали много лет назад, но ореховые рощи все еще принадлежат нам – мне и Энни. К сожалению, большинство деревьев давно погибли от старости или сгорели от удара молнии, но… К чему это я? Ах да! Где-то там до сих пор стоит огромный старый амбар или сарай… – Синди снова сделала паузу – на сей раз для того, чтобы слова «старый амбар» вернее дошли до моего сознания. – Он действительно старый – ему лет сто пятьдесят или двести, и очень большой. Во всяком случае, в детстве он казался нам с Бетси именно таким. Я, конечно, не могу сказать точно, годится он на что-нибудь или нет, но… Словом, я хотела бы, чтобы ты на него взглянул. Если там найдутся какие-то ценные строительные материалы, которые можно продать, ты можешь их забрать. Я предлагаю тебе половину от выручки. Я даже готова помочь тебе его разбирать, только тебе придется объяснить мне, что и как нужно делать.