– Огромное вам спасибо, доктор Морган.

Ройер протянул ей конверт со снимками и снова посмотрел на заднее сиденье. Энни по-прежнему сидела, закрыв глаза, часто и неглубоко дыша.

– Не за что, Синди. – Ройер поднял огромные лапищи и покачал головой. – У меня хорошие руки, но вы сами видите – слишком большие. Такие операции как раз по моей части, но… Хорошо бы найти для девочки специалиста, для которого эта задача не будет представлять дополнительных трудностей. К сожалению, Энни еще слишком мала; когда мы вскроем перикард, мне с моими руками будет там просто не развернуться, да и сосудики у нее совсем тонкие. Соединять их – ювелирная работа, на которую я физически неспособен. Да, придется нам подыскать для нее кого-то другого… – Он вздохнул и, отвернувшись, некоторое время смотрел в пространство. – Когда-то я знал хирурга, который справился бы с такой операцией играючи. Мы звали его Кудесником, но вот уже несколько лет я ничего о нем не слышал… – задумчиво добавил Ройер. – Впрочем… – Он рывком вернулся к реальности и постучал пальцем по конверту со снимками. – Пусть это будет у вас. Энни мы передвинем в начало списка – с такой фракцией выброса это можно будет легко устроить, и если появится подходящий донорский орган, то… В крайнем случае я сам возьмусь за пересадку, но было бы лучше… – Ройер в очередной раз посмотрел на Энни. – В общем, пора нам начинать молиться о чуде: оно было бы очень кстати.

Синди смахнула слезу и снова прошептала «спасибо». Потом подняла стекло и сложила руки на коленях. Я переключил передачу на задний ход и собирался тронуть машину с места, но Синди снова опустила окно.

– Э-э… доктор Морган?

Ройер, который успел отойти на пару шагов, развернулся и подошел к машине. Синди набрала в грудь побольше воздуху и… и в одно мгновение превратилась из матери в менеджера:

– Я… я не оплатила последние счета из вашего офиса. В следующем месяце, я думаю, мне удастся ликвидировать эту задолженность. Я разговаривала с банком, и там мне обещали…

Ройер махнул рукой.

– Это не срочно, – сказал он. – Сейчас главное – операция. Вот когда Энни вернется в школу, станет носиться вместе со всеми по игровой площадке, гоняться за мальчиками и просить вас помочь ей покрасить ногти, вот тогда и будем думать о деньгах, а пока….

Синди издала какой-то странный звук, подозрительно похожий на подавленное рыдание, и Ройер ободряюще похлопал ее по плечу.

– Давайте сосредоточимся на самом главном. Пусть Энни выздоравливает, выходит замуж, рожает детей, пусть она станет женой, матерью, бабушкой… Все это вполне реально, нам нужно только преодолеть несколько препятствий… – Он кивнул на конверт в руках Синди. – Берегите снимки, они нам еще пригодятся.

И тут Ройер впервые заглянул в машину и посмотрел на водителя. На меня.

Мой взгляд по-прежнему был устремлен вперед, но я чувствовал, что Ройер разглядывает мои руки, лежащие на руле.

С моей стороны это был серьезный просчет. Стараясь, чтобы мой жест выглядел как можно естественнее, я поправил рукав рубашки, прикрывая часы – «Омега Блу Симастер» в водонепроницаемом корпусе, которые Эмма подарила мне на первую годовщину нашей свадьбы.

Ройер тем временем наклонился еще ниже, стараясь рассмотреть мое лицо – ту его часть, что была обращена к нему. По счастью, ее почти полностью скрывала давно не стриженная борода, а поворачиваться в его сторону я не собирался, но Ройер, похоже, что-то почувствовал. Краем глаза я видел, как он, прищурившись, посмотрел на Синди, на меня, снова на Синди – и снова на меня. Наконец Ройер проговорил, не отрывая испытующего взгляда от моей щеки:

– Чудеса по-прежнему случаются. Что бы ни говорили некоторые, чудо может случиться, когда этого меньше всего ждешь.

Едва мы выехали с больничной стоянки, Синди положила руку мне на плечо.

– Спасибо, что подвез нас, – сказала она со вздохом. – Даже не знаю, что бы я без тебя делала.

– До сих пор ты как будто очень неплохо справлялась, – ответил я.

– Это только так кажется, но на самом деле… – Не договорив, она стала смотреть в окно: мы как раз выезжали на шоссе. Энни на заднем сиденье крепко спала, поэтому мы не стали заезжать ни в «Варсити», ни в «Старбакс», а сразу покатили домой.

На обратном пути я почти все время молчал, с головой уйдя в свои мысли. Думаю, Синди почувствовала мое настроение и даже не пыталась со мной разговаривать. Только когда до ее дома оставалось всего несколько миль, она сказала:

– Ты от самой больницы молчишь. С тобой все в порядке?

– Да, конечно, просто я задумался… об Энни.

Синди кивнула.

– Похоже, мы с тобой думали об одном и том же.

* * *

Было совсем темно, когда мы свернули на подъездную дорожку Сахарного домика, и датчики движения включили несколько садовых светильников. Всю обратную дорогу Энни проспала и, паркуясь перед крыльцом, я невольно вздохнул с облегчением. Оставив мотор включенным, я перенес девочку в дом, дружески похлопал по плечу Синди и, пока она раздевала и укладывала Энни в постель, снова вышел на улицу. Сев за руль, я вдруг увидел на пассажирском сиденье конверт со снимками.

Несколько секунд я боролся с собой, но, бросив быстрый взгляд на дом, решился и открыл конверт. В нем были рентгеновские снимков, компьютерные диски с результатами ультразвукового исследования, видеозаписи сердечного катетера, запечатлевшего распределение контрастного вещества, по которому можно было судить об эффективности работы сердца, и – самое главное – результаты компьютерной томографии, также в виде снимков. Схватив эти снимки, я поднес их к лампочке под потолком салона и стал внимательно рассматривать.

Как и следовало ожидать, Ройер не ошибся.

Конверт я отнес к дверям, засунул его между дверным наличником и обшивкой и поехал домой. Оставив «Субурбан» на дорожке, я поднялся на крыльцо и постоял молча, прислушиваясь к песням сверчков.

Сегодня их голоса звучали хрипло и пронзительно, словно они и правда плакали.

Наступал уикенд Четвертого июля. Я знал, что завтра на озере будет полно людей, катеров и водных лыжников, но все равно чувствовал настоятельную необходимость хоть на какое-то время вытащить Эмму из дома. Вот уже несколько месяцев она не вставала с постели, и, если бы у нее были силы, я думаю, давно бы сошла с ума и стала все крушить и швыряться посудой.

Я поддерживал в ней жизнь ежедневным внутривенным вливанием дофамина – для ее сердца это было чем-то вроде адреналиновой стимуляции. Лекарство заставляло сердце биться чаще и равномернее, но сокращало его и без того невеликий ресурс. Я, впрочем, считал это допустимым: Эмма уже приблизилась к началу листа ожидания, и мы с Ройером решили, что перед операцией дополнительно стимулировать ее сердце будет полезно. Для этого мы ввели ей в вену на левой руке специальный катетер – внешне он напоминал обычную капельницу, однако его игла не заканчивалась у локтевого сгиба, а имела продолжение в виде тонкой длинной трубки, которая поднималась по руке вверх и заканчивалась непосредственно в правом предсердии. Благодаря этому лекарство попадало непосредственно в сердце, где смешивалось с оптимальным количеством крови, позволяя нам на один шаг опережать вечную ночь, следовавшую за моей женой по пятам.