С самого начала все шло по нарастающей. И так будет продолжаться. Я знаю, что не сделаю себе ничего хорошего, отправившись туда сегодня вечером. Скорее всего, я снова уйду разочарованным, вернусь домой в пустую квартиру и сны об Аше, от которых у меня все болит. И в глубине души тот факт, что я все еще хочу пойти, говорит мне все, что я должен знать. Что меня влечет к ней не только похоть, не только желание. В ней есть что-то такое, что влечет меня по причинам, не имеющим ничего общего с физическими, а связанным с тем, кто она есть.

Я хочу видеть ее, даже если ничего не происходит, кроме разговоров.

Просто болтовня по телефону вызывает у меня желание увидеть ее лично. Давно никто не вызывал у меня таких чувств, и я задаюсь вопросом, не является ли частью этого влечения торопливость, напоминание о том, каково это, хотеть и быть желанным. И боже, как же я хочу ее.

Именно тот факт, что я готов отложить это в сторону, чтобы провести с ней вечер, заставляет меня задуматься о том, насколько сильно я завязан в узлы с этой девушкой то есть, образно говоря. Если бы я хотел этого в буквальном смысле, думаю, все, что мне нужно было бы сделать, это попросить. И она бы мне дала.

Я не буду ее трогать, говорю я себе, вставая, выливая открытое пиво и отбрасывая бутылку в сторону, потянувшись за курткой и ключами. Я просто пойду и увижу ее. Она сказала, что ей будет скучно.

Я знаю, что хватаюсь за соломинку, но не могу остановить себя, чтобы не поехать. Я доезжаю до "Пепельной розы", отдаю ключи парковщику и направляюсь в номер, где, как я знаю, находится Аша, даже не потрудившись остановиться, чтобы выпить. Я не видел ее с тех пор, как мы ушли от Матвея, и больше всего на свете хочу убедиться, что с ней все в порядке. Что она вернулась к себе.

Не знаю точно, почему я не постучал. Может быть, дело в том, что я уже знаю, что у нее нет шансов оказаться там с клиентом, или в моем нетерпении увидеть ее. Какова бы ни была причина, я вхожу в комнату и замираю на месте.

— Господи, Аша…

Кажется, я никогда в жизни не видел ничего более охренительно красивого. Она лежит спиной на мягкой скамье, которая, как она мне сказала, предназначена для шлепков, но она использует ее не для этого. Она полностью обнажена, впервые я вижу ее голой, без единого стежка одежды… Черт, она великолепна. Все в ней — совершенство, от темных волос, рассыпающихся по плечам, до полной груди и узкой талии, бедер, которые так и хочется схватить руками, и ее идеальных бедер, раздвинутых в стороны, пальцев, работающих между скользкими складками ее киски, игрушки, лежащей рядом с ней, блестящей и готовой к тому, чтобы она вонзила ее в себя.

Я уверен, что это самая быстрая эрекция за всю мою жизнь, даже когда я только начинал узнавать, что все это такое. В один момент я вхожу в комнату с мягким членом и намерением просто сидеть и разговаривать с Ашей весь вечер. В следующее мгновение каждая капля крови в моем мозгу устремляется вниз, мой член становится жестким и ноющим, когда я смотрю на видение, раскинувшееся передо мной, ее лицо так же потрясено, как и мое.

— Финн! — Она выкрикивает мое имя так, что я умираю от желания услышать его, и при любых других обстоятельствах я был бы в восторге, сжимая ноги, когда она отдергивает руку, каждый дюйм ее кожи пылает от смущения, которое, честно говоря, я и не думал, что она способна испытывать. Она начинает подниматься со скамейки, но я качаю головой, и все мысли о том, чтобы сохранить платонические и профессиональные отношения, улетучиваются из моей головы после того, как я вижу перед собой такое зрелище.

— Не двигайся, Аша. — Мой голос хриплый, грубый приказ, от которого ее глаза еще больше расширяются, и она демонстративно садится, перекидывая ноги через край скамьи, а руки поднимаются, чтобы прикрыть грудь. На полу рядом с ней валяется черный шелковый слип, который она, должно быть, выбросила, и я думаю, что отдал бы все на свете, лишь бы она не надевала его снова.

— Не указывай мне, что делать. — Она говорит это почти рефлекторно, как будто на самом деле не имеет в виду, и я зависаю на грани того, чтобы оттолкнуть или отступить.

— Что бы ты сделала, если бы я указывал? — Я приподнимаю бровь, пытаясь удержаться на этой грани, чтобы не надавить слишком сильно. — Ты не отказалась от моего прихода сюда сегодня вечером. Ты просто сказала, что я не получу того, чего хочу. Но я не думаю, что ты знаешь, чего я хочу, Аша. — Мой голос понижается, и я подхожу к ней чуть ближе, чувствуя, как сильно бьется сердце в груди.

— Может, и не знаю. — Она тянется за платьем, натягивая его через голову, и я чувствую разочарование, когда оно прикрывает ее. — Но я знаю, что ты не сделаешь то, что я хочу. И так будет лучше, Финн. — Она бросает взгляд на игрушку, и ее лицо снова краснеет. — Просто позволь мне…

— Я бы хотел, чтобы ты продолжала. — Я слышу в своем голосе потребность, сырое, ноющее желание. — Просто позволь мне посмотреть на тебя. Черт, Аша, я не знаю, что ты со мной сделала, но…

— О? — Она откидывает волосы, и я вижу, как на нее снова опускается мантия игры, в которую она играет, и все эмоции, которые я видел в ней, скрываются под дразнящей игривостью, которая, как я начинаю понимать, не всегда бывает подлинной.

Я бы хотел, чтобы она всегда позволяла мне видеть ее такой, какая она есть. Хотелось бы, чтобы она поняла, что нравится мне именно такой, а не игривой, дразнящей соблазнительницей.

— Ты бы просто стоял и смотрел? — Ее взгляд скользит по мне, и я вижу, что ее решимость тоже колеблется при этой мысли. — Просто смотрел, как я кончаю, не прикасаясь ко мне?

— Если ты скажешь мне