– Между прочим… – Она неспешно жевала, наслаждаясь вкусом. – Не очень-то похоже на курицу.

– Кто вам сказал, что крольчатина должна быть похожа на курицу?

– Никто. Просто на курицу похоже буквально все. – Наклонив голову, она выбрала небольшую косточку. – Хотя нет, это не так. – Она выбрала кость побольше. – С тех пор, как я с вами связалась, я уже забыла, какой у курицы вкус.

– Спасибо.

Через полчаса между нами стояла тарелка костей и две пустые миски. Мы разлеглись, наслаждаясь чувством сытости. Сильнее всего меня порадовала соль. Я пролил после катастрофы столько пота, так напрягался, что электролиты были нужны моему организму позарез. Пока что вполне можно было довольствоваться чистым натрием.

Эшли указала кивком на коробку с «Монополией» на столе.

– Вы играете?

– Давно не пробовал.

– Я тоже.

Еще через три часа она захватила три четверти доски, стала собственницей всех отелей, а я оказался на пороге банкротства, поскольку был вынужден платить аренду за каждый бросок кубиков.

– Ну вы даете!

– Помню, мы иногда играли в детстве.

– Иногда?

– Даже, пожалуй, часто. – Она бросила кубики. – Так какой у вас план?

– Дождаться конца снегопада, а потом подумать…

Она считала, передвигая свою фишку.

– Я не о том, как отсюда выбраться. Я спрашиваю, как вы поступите, когда вернетесь домой. С вашей женой.

Я молча пожал плечами.

– Выкладывайте!

– Я…

– Что вы заикаетесь?

– Да вы слова не даете сказать!

– Даю. Говорите. Как вы поступите? Такой хороший человек, как вы, не может плохо себя вести.

– Все сложно.

– Неужели? Добро пожаловать на Землю. Здесь все непросто. Я жду вразумительного ответа. Что вы ей наговорили?

– Кое-что.

– Вы не одиноки. Что именно?

– Такие слова обратно не возьмешь.

– Почему?

– Потому что это… Она… – Я закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Вы были правы?

– Да, но это меня не извиняет.

– Рано или поздно вы перестанете принимать все так близко к сердцу. Я пытаюсь вам помочь. – Она указала на мой диктофон. – У вас лучше получается болтать с этой штучкой, чем со мной.

– Я с самого начала вас предупреждал.

– Вы не очень много на него записываете. Почему?

– Может, я уже иссяк?

– Знаете, человек всегда может взять обратно любые свои слова. Неужели вы сказали что-то настолько ужасное? Слова – это только слова.

Я отвернулся, ковыряя кочергой в камине и глядя на огонь.

«Палками и камнями можно поломать мне кости», как поется в детской песенке… Но если хотите нанести кому-то по-настоящему глубокую рану, воспользуйтесь словами.

Эшли спала беспокойно, бормоча что-то во сне. После полуночи я встал и подбросил в огонь дров. Потом скатал спальник с ее ноги и провел ладонью по ее бедру. Опухоль уменьшилась, кожа уже не была такой натянутой. То и другое было отрадно. Рядом с Эшли на фанере лежал пазл, приобретший какие-то очертания. Всю картинку еще нельзя было угадать, но в одном углу уже вырисовывалась гора. Увенчанная снежной шапкой.

Она лежала в отблесках огня. Длинные ноги, одна приподнята, другая лежит ровно. Расслаблена. Отросшие жесткие волосы на икрах и кудрявые на бедрах – свидетельство времени, истекшего после катастрофы. Голова слегка повернута, футболка морщит на ключице, трусики стали велики и не обтягивают бедра.

Я дотронулся до ее макушки, убрал волосы за ухо, провел пальцем по шее, вдоль руки до самых пальцев. На ее коже появились мурашки.

– Эшли?..

Она не шелохнулась, не ответила.

Треск дров в камине заглушил мой шепот:

– Я…

Она повернула голову. Глубокий вдох, длинный выдох. Глаза двигались вправо-влево под веками. Я так и не сказал правду.

Через неделю мы опять поехали к врачу. Тебя тошнило в каждую урну. Я чувствовал себя ужасно. Стоило мне сказать тебе об этом, ты твердила: «Как иначе, это же твоя работа!»

С этим невозможно было поспорить.

Вынашивание двойни требовало частых ультразвуковых обследований, причем скрупулезных. Твой врач пристально за нами наблюдал. Учитывая мое положение в больнице, они ухаживали за тобой, как за родной.

Нас вызвали. Снова гель на живот, снова елозящий по животу щуп. Они развернули монитор, пристроили его над твоим животом, и мы услышали биение двух сердечек. Все нормально, да?

Или нет?

Оператор убрала щуп, отошла, потом вернулась, сканировала живот еще раз и произнесла:

«Я сейчас».

Спустя три минуты, хотя показалось, что прошло три часа, вошел Стив, твой врач, неубедительно скрывавший свою озабоченность. Он изучил изображение, покивал, сглотнул, похлопал тебя по ноге.

«Шейла проведет несколько анализов. После этого я жду вас у себя в кабинете».

«Стив, – я подал голос, – я умею понимать врачебные недоговорки. В чем дело?»

Он был уклончив – еще один плохой знак.

«Может, и ни в чем. Анализы покажут».

Я ответил бы так же, если бы пытался подсластить пилюлю. Из-за моей спины доносилось странное эхо сдвоенного сердцебиения.

«Что он говорит?» – спросила меня ты, держась обеими руками за живот. Я покачал головой и вышел за врачом в коридор.

Это было излишне. Выражение его лица было красноречивее слов.

Мы сели напротив врача. Было заметно, что ему было тяжело. Он встал, обошел свой стол, принес кресло. Мы сели в кружок.

«Рейчел… Бен… – Его взгляд бегал, он не знал, на кого смотреть, весь вспотел. – Произошло частичное отслоение».

«Что это значит?» – спросила у меня Рейчел.

«Это значит, – ответил он за меня, – что плацента отслоилась от стенки матки».

Ты положила ногу на ногу.

«И?..»

«И… Я видел отслоения и побольше, но и это не маленькое».

«Каков вывод?»

«Полный постельный режим».

Ты сложила руки на груди.

«Этого я и боялась».

«Давайте подождем. Если удастся замедлить процесс или даже остановить его, то все будет хорошо. Для паники нет причин».