— Дело в том, что я живу по чужому паспорту, — сказала она, ужасаясь собственной откровенности.

— Для всех окружающих я — цирковая артистка Наталья Соловьева. Никто не подозревал, что я — княжна. Вы, Шрайбер, раскрыли мое инкогнито. Я бы многое могла вам рассказать… в другой обстановке.

Ольга говорила и краем глаза отмечала на лицах артистов изумление её игрой и неприкрытым кокетством. А ведь она просто старалась изо всех сил отвести от них беду.

— Понимаю, — медленно проговорил немец. — И все равно, я рад. Вы — моя гостья. К сожалению, ваши спутники пока останутся здесь. Вас я попрошу пойти со мной.

Он сделал приглашающий жест рукой и пропустил Ольгу вперед, на ходу бегло объясняя случившееся идущему рядом лейтенанту. Ольга знала немецкий язык достаточно хорошо, чтобы понять: Шрайбер говорил лейтенанту, что встретил знакомую девушку, из богатой русской семьи, которая волею обстоятельств вынуждена добираться в родной Петербург с цирковой труппой. О паспорте на чужую фамилию Гельмут благоразумно умолчал. Лейтенант молча дослушал, козырнул и скрылся за одной из дверей. Шрайбер провел Ольгу дальше по коридору в свой кабинет.

— Мне называть вас — господин обер-лейтенант? — пошутила Ольга, устраиваясь в большом кожаном кресле по другую сторону стола.

— А вы изменились, — Шрайбер сел в свое кресло, продолжая внимательно рассматривать девушку. — Стали проще и…

— Вульгарнее?

Он поморщился.

— Не передергивайте. Разве мы с вами по разные стороны баррикад? Вы стали другой, Ольга Лиговская, взрослой и самостоятельной. Вы не замужем?

Ольга покачала головой.

— И все же вас что-то беспокоит. Вы боитесь чего-то? Или кого-то?

— Послушайте, Гельмут, я действительно волнуюсь. И не за себя, бог с ними, с чужими документами. Хотя вы, верно, согласитесь, что в моем положении это не такое уж страшное преступление. Без них меня давно бы поставили к стенке, как чуждый революции элемент. Я иду из самой Одессы. Прибилась к цирковым артистам — без денег, без документов. Они меня приняли, обучили своему ремеслу…

— Кстати, а чьи у вас документы?

Шрайбер — есть Шрайбер, педант в любой ситуации!

— Одной цирковой артистки. Она умерла.

— Да-а, Ольга Лиговская — цирковая артистка. Мне никто не поверит!

— Вам и некому будет об этом сказать. Весь цвет Петербурга и Москвы в эмиграции… Между прочим, я нисколько не стыжусь своего ремесла, потому что считаю себя неплохой артисткой. Видели бы вы мой номер, я стреляю в мишень с завязанными глазами! Потому и боюсь: наверняка во время обыска вы найдете наши револьверы.

— Так их у вас несколько?

— Раньше был один, но недавно в Смоленке мы столкнулись с бандой Полины, ну и взяли кое-что. В качестве трофеев.

— Господи, неужели это вы разбили Полину?

— Скорее, не разбили, а добили. До нас они столкнулись с белым разъездом, и офицеры, говорят, здорово их пощипали.

— Пощипали… Не перестаю удивляться, как спокойно вы об этим говорите! Неужели под хрупкой личиной скрывалась такая воительница? На балу меня познакомили с робким, неземным существом. Не смейтесь, но в вас и правда было что-то эфирное: тоненькая фигурка, огромные глаза и облако русых волос, отсвечивающих золотом.

— Просто Агнесса мыла мне их ромашкой.

— Агнесса, кажется, ваша горничная?.. Как же все-таки случилось, что богатая аристократка, девушка из старинного княжеского рода, бродит по войне с цирковой труппой?

Ольга улыбнулась про себя выражению "бродит по войне". Русский бы так не сказал. Шрайбер много лет прожил в России, научился разговаривать по-русски без акцента, но в душе остался немцем.

Его отец Эрих во втором браке был женат на графине Бахметьевой, которая не жаловала пасынка. Потому его отправили учиться в Берлинский университет. В Петербург Гельмут ездил на каникулы.

— Видите, даже вы — мой знакомый — недоумеваете, почему я здесь? Другие просто заподозрили бы во мне шпионку, неважно, чью. Увы, я не настолько самоотверженна. Я не попала на пароход, увозящий дядю Николя, Агнессу, все наши деньги и драгоценности только по воле злого рока.

Она вкратце рассказала Гельмуту о случившемся.

— Значит, у вас не осталось никаких документов?

— Только диплом об окончании Смольного.

— Смешно. Горничная уехала за границу, а её госпожа осталась без средств к существованию в этом ужасном кровавом месиве.

— Как видите, я все-таки не пропала.

— О, позвольте поцеловать вашу руку! — он вышел из-за стола и почтительно склонился над сидящей Ольгой. — Меня всегда восхищали русские женщины: они смелы, преданны — настоящие жены и подруги. Недаром вашими декабристками до сих пор восхищается весь мир!.. Кстати, в какую страну уехал ваш дядя? Скорее всего, во Францию? Русские всегда уезжают во Францию.

— Вы не угадали, — в Швейцарию. Моя тетя, Люсиль фон Раушенберг, и её муж, дядя Альфред, обосновались в Женеве.

— Ну, об Альфреде вы могли бы мне не напоминать! Я преклоняюсь перед его аналитическим умом. Незаурядный человек. И он успел перевести туда свои капиталы?

— Да, они очень богаты, — Ольга говорила, с удивлением вслушиваясь в собственные слова. Почему она до сих пор об этом не задумывалась? А впрочем, что бы это изменило? Гельмут Шрайбер, однако, оценил ситуацию моментально.

— Ольга Владимировна, я хочу сделать вам предложение.

— Какое?

— Руки и сердца.

— Что? Какое вы имеете основание…

Ольга даже вскочила с кресла.

— Подождите, — Гельмут взял девушку за плечи и усадил обратно — Я и не думал оскорблять вас я предлагаю единственно возможный для нас обоих вариант. Мое правительство сделало ошибку: пошло на поводу у Рады и ввело войска на Украину. Это — гибельное для немецкой армии решение, и я не хочу участвовать в массовом самоубийстве только потому, что кайзер Вильгельм призвал меня на военную службу. Я не просто предлагаю вам выйти за меня замуж. Я предлагаю спасти вас от кошмара войны. вывезти за границу, к родственникам, где вам не придется самой зарабатывать себе кусок хлеба! Подумайте: опять цивилизованная жизнь среди равных вам по происхождению людей, обеспеченность.

— Но вы же не любите меня!

— Ах, Ольга Владимировна, а я ещё говорил, что вы — повзрослели. Речь идет о вашей жизни, понимаете? Вы сейчас — как овечка в лесу, полном волков, или букашка, на которую каждый может наступить. Вы — никто. Пылинка, песчинка. Опять смеетесь?

— Не обижайтесь, Гельмут, но вас я тоже представляла другим. Всегда холодный, бесстрастный, и вдруг — столько эмоций! К сожалению, я очень старомодна. Одно дело — жить по чужому паспорту, и совсем другое — выходить замуж без любви