топот башмаков пехоты, проходящей по улицам. Для соблюдения тишины, необходимой для проведения стратегических совещаний, Жоффр приказывает разбросать на улицах тонны соломы.

У нас нет возможности проверить происходящее за линией фронта у неприятеля, но как обо всем этом мог узнать Ганс, если он понятия не имеет, ни кто такой Жоффр, ни где находится этот французский городок Шантийи? Поэтому я очень озабочена, дорогой доктор, вместо того чтобы быть просто счастливой. Через неделю или две Ганс обещает представить стихи на французском языке и дать свой первый концерт для правой руки. Приезжайте к нам, рядом с вами мне будет легче. Если Гансу все это удастся, я стану самой счастливой и самой несчастной матерью на свете. Если не удастся, я стану самой несчастной и самой счастливой матерью на свете.

С уважением —

обеспокоенная мать Аманда Хенце».

* * *

«Дорогая Зоэ, любовь всей моей жизни, ты не приехала. Не осмелилась. Нана тебя не отпустила. Ты не решилась присоединиться к чудовищу, которое в 1914 году под Лионвиллем играло в карты с мертвецами и бездушно убивало безнадежных пациентов в больнице Вожирар на Монпарнасе. Ты не поверила, что во мне можно вновь пробудить и вылечить человека. Я не упрекаю тебя. Вероятно, ты права. А теперь прощай. Я отправляюсь в ад. Первый шаг: я беру пистолет. Второй шаг: взвожу курок. Третий шаг: ставлю подпись.

Твой Жермен Деспарбес…»

ОБОРОНА И ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ РАЗГРОМ

Что скрывается за газетными новостями? Незадолго до того, как 6 октября началась бомбардировка Белграда из мортир и «Больших Берт», чтобы окончательно сломить Сербию, столичная «Политика» в последнем номере от 11 сентября 1915 года по старому стилю опубликовала одно из множества сообщений о пропавших людях. Внизу четвертой страницы была помещена короткая заметка: «Куда исчезла госпожа Лир? Она проживала в одиночестве на Вольпинской улице в доме № 13 в Белграде. Того, кто о ней что-либо знает, просим обратиться к Карло Сарадалу по адресу: Пражский банк, Чуприя». Почти никто не заметил это сообщение, напечатанное нонпарелью, и, согласно утверждениям жителей Чуприи, к Карло Сарадалу в эти дни никто не обращался. А как это было возможно сделать? Сотрудник крупного банка занял эту должность на следующий день после публикации объявления, а Пражский банк уже в середине октября закрыл свои двери, вместо денег выдав своим вкладчикам ценные бумаги за подписью директора банка.

Но, может быть, кто-то мог сообщить обеспокоенному двоюродному племяннику какие-то сведения о его тетке с Вольпинской улицы в Белграде? Однако как бы он смог это сделать, если госпожу Лир действительно никто не видел в те дни, предшествующие окончательному поражению? Последний раз ее видели в начале сентября 1915 года в ателье у портнихи Живки Д. Спасич в доме № 22 на Дунайской улице в тот момент, когда она задернула занавеску, собираясь примерить вещи, отданные ею для увеличения размера и починки. В салоне находилась только помощница. Тогда и случилось то, что, к большому сожалению, ей уже доводилось видеть. Вместо госпожи Лир в примерочной появилась совсем другая женщина — с растрепанными волосами, опущенными глазами и исцарапанными руками. В отличие от своих предшественниц она даже не спросила: «Где я?», а просто выбежала и исчезла в кустарнике Каторжного сада.

Не всегда случалось так, чтобы в примерочную за занавеской входила одна клиентка, а выходила другая, но все-таки помощница боялась примерок и всякий раз предлагала женщинам переодеваться в углу возле швейной машинки или за ее широкой спиной, но госпожа Лир постеснялась своей порванной нижней юбки, которую она не успела отдать в починку, и задернула за собой занавеску… Поэтому она и исчезла в другом времени, как это случилось до нее с Наталией Бабич, кондитершей, Анкой Миличевич, пенсионеркой, Елкой Чавич, лекаршей, и Милевой Войварич, извозчицей. Пространство за занавеской ателье на Дунайской улице по странному стечению природных обстоятельств разбрасывало людей по рассеянным в будущем годам, а оттуда приносило оторопевших подданных грядущих времен, осудив их на то, чтобы они день-другой, или месяц-другой, или всю оставшуюся жизнь провели в горьком 1915 году и следующих за ним годах. Так случилось и с госпожой Лир. Вот поэтому никто и не отозвался на короткую заметку Карло Сарадала, так же как никто не отозвался и на объявления родственников, разыскивающих предшественниц госпожи Лир, оказавшихся ранее в примерочной швейного ателье Живки Д. Спасич.

Что же до госпожи Лир, ей в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, куда она попала по воле несчастного случая, поначалу все показалось прекрасным. Стоял спокойный, мягкий и теплый сентябрь, вокруг были милые люди в странной одежде, в необычных автомобилях. Она быстро поднялась на Дунайскую косу и увидела, что в начале Ташмайдана, старого турецкого кладбища, строится большая церковь. Сперва госпожа Лир не знала, куда податься, но уже на следующий день она, старомодно одетая, в чиненой, однако украшенной старинной серебряной вышивкой юбке, нашла господина, который стал за ней ухаживать и покупать все, что ей было нужно. Она выходила на Теразие и всматривалась в то, как будет выглядеть Белград через двадцать два года. И ей все нравилось, она даже стала симпатизировать наместнику Павлу. Потребовалось совсем немного времени, чтобы госпожа Лир забыла и о племяннике Карло, и обо всех тяжелых временах, когда внезапно провалилась обратно в свой 1915 год.

Та же примерочная, та же занавеска и то же, теперь уже разрушенное, ателье на Дунайской улице № 22.

Она вышла на улицу ближе к вечеру 6 октября; небо было красным и синим, как будто солнце весь день наносило ему удары. Какие-то испуганные люди бежали рядом с ней и кричали у нее за спиной, стараясь не угодить в воронки от шрапнели. Она пыталась остановить их и объяснить, что оснований для беспокойства нет: в 1937 году они все будут счастливы, конфеты станут вкуснее, автомобили — просторнее, а мужчины — вежливее, но кто мог слушать белградскую Кассандру, когда везде царило предчувствие грядущего поражения. Эту ночь она провела в одиночестве, а утром 7 октября ад распахнул над городом свои крылья. Госпожа Лир уже не знала, куда податься. И стала метаться по похожему на оборотня Дорчолу.

Она наблюдала за отчаянной обороной Белграда и с трудом могла во все это поверить. На набережной Дуная вплоть до лесопилки и Транспортного банка оборонялись солдаты какого-то безумно храброго полноватого майора с черными усами, попадавшими ему в рот. Майор, уже охрипший, из последних сил кричал, ругался, сквернословил и в то же время