Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Побродив по замку ещё часик, он осмотрел склады, конюшни, хлев, оружейную и пороховой погреб. В общем, всем увиденным остался доволен. Осматривать жилые помещения, особенно господские покои, не стал. Барон прекрасно себе представлял, сколько денег потребует отделка покоев, вот и не шёл их смотреть, не хотел расстраиваться.
После они с Ёганом, фон Флюгеном и Хенриком вернулись в Эшбахт. Приехали уже после обеда, но ещё не доехав до дома, фон Флюген, который по своему обыкновению ехал от своего сеньора в ста шагах впереди, вдруг остановил коня, повернулся и, указывая стеком на двор дома барона, крикнул:
— Господин генерал! Карета чья-то!
И второй раз за день у него замерло сердце. Поначалу он, правда, надеялся, что к нему приехал кто-то из Малена, а может быть, даже графиня, но подъехав ближе, он понял, что ни у кого в Малене нет такой роскошной и большой кареты. К тому же ни у кого на дверцах карет никто в Малене не рисует гербы.
«Сам фон Виттернауф пожаловал. Не нарочного герцог прислал с письмом, а министра, тайного своего поверенного; первый советник курфюрста лично пожаловал. Видно, дело важное».
Генералу только и оставалось вздыхать. От посыльного можно было и отписаться и, о чём бы ни просил герцог — отказаться, сослаться на болезнь, на рану незажившую; а тут придётся что-то придумывать.
Уж и не знал генерал, как быть с ловким министром принца, как с ним вести себя. Барон фон Виттернауф всегда подчёркнуто дружелюбно относился к нему, всегда хлопотал в интересах Волкова и при дворе числился якобы одним из сторонников партии канцлера фон Фезенклевера, к которой принадлежали и сам генерал, и отставленная ныне графиня фон Мален. Но в тоже время министр всегда и неукоснительно соблюдал интересы герба Ребенрее. И теперь приехал сюда их отстаивать.
В гостиной за столом сидели сам министр и баронесса, они вели непринуждённый разговор и, кажется, Элеонора Августа была в добром расположении духа; она при появлении супруга встала и, улыбаясь, сказала, показывая на Волкова:
— А вот и господин мой вернулся.
Фон Виттернауф встал, и два барона, два видных в герцогстве человека, обнялись, как старинные друзья.
— Рад вас видеть, барон, — врал генерал.
— И я вас рад видеть, барон, всё ехал и думал о вашем здравии, — в свою очередь врал министр. — Как вы, друг мой?
— Ещё не очень, — снова врал Волков, — мой лекарь говорит, что рёбра срослись неправильно, оттого я и дышать без боли не могу. Вот покатался на коне чуть быстрее, чем следовало, и уже кровь на бинтах выступила.
— Кровь? — испугалась баронесса и всплеснула руками. — Да как же? Ведь не было её совсем недавно. Казались вы мне, дорогой супруг, здоровым уже.
«Ох и дура!».
Генерал вздыхает, видя, как министр улыбается, а потом, понимающе покивав головой, и говорит ему:
— Уж вы берегите себя, генерал, ваше здоровье волнует Его Высочество, он велел мне о нём справиться.
— Надо бы за врачом послать, — волнуется баронесса.
— Нет нужды, дорогая моя, — отвечает ей муж, — был он уже сегодня утром, завтра опять придёт, принесёт снадобья, — и, опасаясь, как бы она ещё чего не сболтнула, продолжает: — Госпожа сердца моего, не могли бы вы нас оставить, думаю, барон приехал поговорить о важных делах земли и герба.
— Опять, что ли, герцог войну затевает? — сразу печалится баронесса.
— Нет-нет, как раз наоборот, — улыбается ей ловкий дипломат принца, — он затевает большую свадьбу, на которую вы, баронесса, обязательно будете приглашены с вашим доблестным супругом.
— Свадьбу? — сразу оживилась Элеонора Августа. — А что же это за свадьба? Что за марьяж?
— Я потом тебе всё объясню, — обещает ей Волков и потихонечку выпроваживает жену из залы. — Обещаю.
Наконец они остаются с министром вдвоём, и генерал, слуг звать не желая, берёт стакан жены и доливает в него вино, которым баронесса угощала гостя, садится в своё кресло у стола и спрашивает:
— Так какую звезду я должен благодарить за счастье видеть вас у себя, дорогой барон?
Фон Виттернауф улыбнулся:
— Ту звезду зовут маркграфиня Оливия.
«Я так и знал. Кажется, канцлер был прав, они всё-таки решили затащить меня в свадебное посольство».
Безусловно, это была почётная миссия, и в перспективе, может быть, даже и выгодная, но Волков и думать не хотел, сколько на эту затею потребуется денег, а уж в том, что его расходы двор не компенсирует ни при каких обстоятельствах, генерал не сомневался; а потому, исходя из своих предпочтений, намеревался было отказаться от подобной чести. И поводом к тому отказу как раз подходило его безденежье.
«Это хорошо, что Виттернауф видит мой убогий дом и эту убогую мебель. То будет прекрасным подтверждением моих слов о стеснённости в средствах».
И так как министр Его Высочества тему про маркграфиню более не развивал, а сидел лишь и попивал вино, генерал решил спросить у него сам.
— И какое же отношение ко мне и к вашему визиту имеет эта, безусловно, достойная женщина.
Тут фон Виттернауф стал серьёзен и отставил от себя стакан.
— Вы же знаете, что в договоре между гербом Ребенрее и домом императора есть уговор об очерёдности бракосочетаний этих фамилий с представителями фамилии Винцлау, последней представительницей которой является маркграфиня Оливия, если не считать, конечно, её несовершеннолетних дочерей.
— То дела дипломатические, но кое-что я об этом договоре слыхал, — отвечал министру генерал.
— Так вот, согласно этому уговору, мы имеем право… мы, дом Ребенрее-Маленов, нынче имеем право выставлять свою партию для бракосочетания овдовевшей маркграфини. И мы хотим, чтобы женихом Клары Кристины Оливии графини фон Эден, маркграфини Винцлау, был племянник Его Высочества Сигизмунд Ханс фон Кунн граф фон Нахтенбель, а не кто-нибудь из дома императора, — с некоторым пафосом произнёс фон Виттернауф.
— Полностью разделяю эти стремления, этот союз будет абсолютно справедливым, — заметил генерал, но тут же уточнил: — Но при чём же здесь я?
Глава 28
Видно, к этому вопросу и подводил его министр. И теперь, когда он был задан, он и говорит:
— Я уполномочен вам передать личную просьбу Его Высочества…
Наверное, это должно было произвести на Волкова впечатление,