когда ты возлагаешь много давления на себя, а твоя команда не достигает цели.

Я дошёл только до летних тренировок перед началом сезона на первом курсе КУЛА. Мне не доводилось состязаться здесь, но у меня было полно опыта в старших классах. Я проигрывал чемпионаты штата. Я винил себя. Но у меня всегда имелась кучка членов семьи, которые обнимали меня, отвлекали любящим поддразниванием, заставляли сыграть в какую-нибудь игру, подавали мою любимую домашнюю еду.

У Уиллы всего этого нет. И может, я лучше всех знаю, что выводит Уиллу Саттер из себя, но я также знаю, что она не лучшим образом справляется со своими чувствами. Я знал, что объятия от лесоруба, а также немного шоколада и виски никогда не повредят.

Платонические обнимашки и утешительные лакомства превратились в нечто куда более существенное. Я прикасался к ней, дразнил эту шелковистую кожу, ощущал, как она сжимает мои пальцы будто тисками. Я был твёрд как камень, натягивая свои джинсы, целуя её, видя, как она разлетается на кусочки от моего прикосновения.

Следующим утром я не мог выбросить из головы момент, когда она кончила. Её тело слегка дрожало, сладкое дыхание обдавало мои губы. Она была так прекрасна, и мне хотелось лишь заставить её кончить ещё сто раз. Проснувшись, я едва не бросился с места в карьер и не написал ей это в сообщении, но мне пришлось ехать в больницу в невообразимо ранний час. Я выслушал, как хирург в последний раз объясняет мне процедуру, услышал обратный отсчёт анестезиолога и обещание, что через несколько часов я очнусь и смогу пойти домой.

Это последнее, что я помню.

Я просыпаюсь, видя обеспокоенные и напряжённые лица моих родителей, пока они склоняются надо мной. У меня складывается ощущение, что всё пошло не по плану. Когда я стону, это не звучит иначе по сравнению с последними несколькими годами, но это ожидаемо. Мне надо сначала восстановиться, и только потом аудиопроцессор будет установлен и подключён к имплантатам.

— Älskling.

«Милый». Голос мамы звучит вблизи, и моё повреждённое ухо всё равно слышит её ласковое обращение на шведском и понимает его значение.

Я облизываю губы, проводя мысленную инвентаризацию своего тела. Папа похлопывает меня по ладони и сжимает, привлекая моё внимание, чтобы я читал по губам.

— Ты отлично справился, Райдер. Однако после анестезии ты был сам не свой, так что они дали тебе седативное. Оно вырубило тебя как лошадиный транквилизатор. Кажется, они не заметили в твоей карточке примечание о том, что тебе хватило бы и детской дозы бенадрила. Седативные всегда действовали на тебя слишком сильно.

Я поднимаю руку, сначала показывая большой палец вверх, потом вниз.

Папа поднимает большой палец вверх.

— Выглядит отлично. Доктор очень доволен.

У меня вырывается вздох облегчения, но оно быстро сменяется беспокойством.

Уилла.

Меня накрывает паникой. Мне дали седативное, а значит, я пробыл в отключке дольше, чем ожидал. Я планировал связаться с Уиллой сразу после процедуры и убедиться, что я её не перепугал.

Я показываю на запястье, где обычно ношу наручные часы, и смотрю на папу.

Он хмурит лоб.

— Как долго ты был в отключке?

Я снова показываю большой палец вверх. Мамина рука успокаивающе скользит по моим волосам, избегая передней части головы, где наложена повязка.

— Почти двадцать четыре часа, — говорит папа.

Я хлопаю ладонью по матрасу. Е*ать. Пи**ец. Е*аный пи**ец. Я уже знаю, что Уилла воспримет это неверным образом. Она проснулась вчера утром, наверняка гадая, не было ли случившееся между нами какой-то галлюцинацией после матча. А потом, решив, что это всё же случилось, она наверняка ожидала, что я выйду на связь. Логичное предположение. Она меня знает. При нормальных обстоятельствах я так и сделал бы.

А я пропал на целый день.

«Телефон», — произношу я одними губами, при этом показывая соответствующий жест.

— Полегче, Райдер, — папа снова похлопывает меня по руке. — Тебе всё ещё нужен отдых.

Я качаю головой и тут же жалею об этом, поднимая руки, чтобы дотронуться до опухших мест за ушами.

«Пожалуйста», — говорю я одними губами, затем показываю жестом.

Мама уступает, поскольку она питает ко мне слабость.

— Алекс, дай ему телефон. Так он разговаривает. Ты лишаешь его возможности говорить.

Я вздыхаю с облегчением, когда папа ворчит и достаёт мой телефон из кармана. Развернув его к себе экраном, я щурюсь. Ни единого сообщения от Уиллы. Не знаю, что и чувствовать — то ли разочарование, то ли облегчение.

— Sötnos?

«Милый?» — спрашивает мама. — Всё хорошо?

Я печатаю: «Могу я сейчас поехать домой? К себе».

Мама хмурится.

— Я хотела, чтобы ты поехал к нам домой, и я бы о тебе позаботилась.

— Позволить ему отдохнуть несколько дней в его квартире — не худшая идея, Элин. Беккетт сказал, что будет рядом и присмотрит за ним, а завтра мы перевезём Джой в дом. Будет шумно и слегка хаотично, пока мы всё организуем.

Болезненный звук застревает в моём горле и привлекает внимание моих родителей.

«Что?» — спрашиваю я одними губами.

Папа подволакивает стул к моей больничной койке и садится. Мамины пальцы остаются в моих волосах. Она более тихая, как я, но её касания говорят достаточно ясно. «Я здесь. С тобой всё хорошо».

— Джой со времён моей службы в армии. Помнишь, что я рассказывал о своей последней миссии, когда получил травму ноги?

Я кошусь на папино бедро. Когда он стоит, его титановый протез менее заметен под брюками хаки, но когда он сидит, место, где мышцы сменяются металлом, отчётливо видно под тканью.

Я показываю большой палец вверх. Кивки исключаются. Моя голова слишком болит.

— Это она не дала мне истечь кровью.

Срань. Господня. Мама Уиллы спасла жизнь моего папы.

— Мы с Джой наткнулись друг на друга на мероприятии для ветеранов пять лет назад. Пообщались и решили поддерживать контакт. Мы с мамой ужинали с ней несколько раз, но в остальном я практически ничего не слышал от Джой. Пока она не оказалась в моём онкологическом отделении. Надрав задницу раку молочной железы, она получила диагноз острая миелоидная лейкемия. К сожалению, такое случается после лечения, и именно поэтому данное заболевание прозвали лейкемией из-за химиотерапии.

Иисусе. Во мне нарастает грусть и печаль к этой женщине и к Уилле, чья мама так тяжело заболела.

— Ох, Райдер… — мама вытирает моё лицо и гладит по щеке. — Такое нежное сердце. Ты всегда был таким. Папа заботится о ней, не волнуйся, — её сочувственный взгляд сменяется кривой улыбкой, пока она