– Никаких происшествий с вашим супругом, – быстро заверила я, – давайте побеседуем о Звонаревой.

– Уф… – из груди Адаскиной вырвался вздох облегчения. – Но ведь Эдита умерла.

– Знаю, – кивнула я, – и вы грозились ее убить.

– Глупее ничего не слышала! – возмутилась Галя. – Мы были подруги!

– Ваши послания в Интернете никак нельзя причислить к категории милых и любезных, – напомнила я. – Обещания убить актрису сыпались из «Монтаны» как горох из дырявого мешка!

– Ах это… Ерунда, – улыбнулась Галя, – я в тот год очень нервничала. Понимаете…

Адаскина огляделась по сторонам, потом приложила палец к губам и крикнула:

– Эмма Густавовна, мы с клиенткой пойдем на выставку.

– Конечно, дорогая, ступайте, – ответил прокуренный голос.

Галина вскочила и быстрым шагом двинулась к двери, на ходу продолжая говорить:

– Сейчас внимательно изучите наши предложения. Лучше один раз увидеть, чем сто услышать, качество отменное, немецкое…

Очутившись за дверью, дизайнер мгновенно сменила тему.

– За углом открыт ресторанчик, – деловито сообщила она, – наши туда не заглядывают.

Заказав кофе, Адаскина отложила меню в сторону.

– Сейчас я разъясню ситуацию, и вы поймете: я не имею ни малейшего отношения к смерти Эдиты. Звонарева скончалась от воспаления легких.

Я подняла брови.

– А вы откуда знаете?

– Так ведь газеты писали! Я всегда внимательно читала статьи про Диту.

Естественно, я спросила:

– Почему?

– Честно? – склонила голову набок дизайнер.

Я кивнула:

– По возможности да.

– Из зависти. Ей удалось пробиться, а мне нет. Хотя большие шансы были и у актрисы Адаскиной, – грустно сказала Галя. – Дитке вообще-то следовало еще давно помереть, а она выжила и стала звездой. Главное, переспать с нужным человеком!

– Галочка, – нежно сказала я, – давайте по порядку. Почему Дита, по-вашему, должна была лишиться жизни?

Адаскина скривилась.

– Оцените мою порядочность: как только Эдька зазвездила, я могла ей сильно карьеру подпортить. Продать эксклюзив в «желтую» прессу и получить денежки. Но я вспомнила про проданное кольцо и смолчала.

– О каком украшении идет речь? – удивилась я.

Адаскина смутилась.

– Ладно, вы женщина, поймете. Мне аборт сделать понадобилось, а денег не было, ну ни копейки. Продать нечего, в долг взять негде… Я уже собралась с крыши сигать! И тут Эдита предложила свое кольцо очень красивое, с жемчугом. Она меня буквально спасла. Дитка никогда не была жадной. Безголовая, бесшабашная, это да, но не скопидомка.

Я решила не перебивать Галю. Есть люди, не способные излагать события последовательно, постоянно перескакивают с одного на другое, но, если такого человека остановить и попросить рассказывать по порядку, ничего хорошего не получится. Похоже, Адаскина принадлежит к этой категории. Ладно, пусть говорит как умеет, мало-помалу я сумею разобраться.

Театральные вузы страны ежегодно выпускают большое количество молодых артистов. Звездами становятся единицы. А какова судьба остальных? Вопрос этот встал во всей красе перед Галей Адаскиной, когда она, сжимая в руках диплом с отличием, начала бегать на показы по столичным театрам.

Неудача следовала за неудачей. Одному режиссеру не нравилась фигура соискательницы, другого раздражал голос, третий был доволен и внешностью, и тембром, но ему требовалась характерная актриса, а не лирическая героиня, четвертого устраивало все: он назвал Адаскину красавицей, талантливой умницей. Пообещал лучшие роли, но тут в зал вошла жена главрежа, по совместительству местная прима, и Галочке моментально указали на выход.

Постепенно девушке стало ясно: у нее есть два пути. Либо уезжать в провинцию и попытаться там стать звездой, либо устраиваться в столичный пятисортный коллектив. Адаскина не захотела покидать Москву, и в конце концов ей нашлось место в затрапезном детском театре при одном из дышавших на ладан домов культуры.

Каким образом труппа ухитрилась выжить в перестройку, никто не понимал. В зрительном зале было пятьдесят мест, публика состояла из воспитанников детских садов и младшеклассников. Актерам платили копейки, да еще и отдавали заработанные гроши не сразу. Единственным положительным моментом было наличие удостоверения, красивой темно-синей книжки, где имелась запись: «Адаскина Галина Юрьевна – актриса Московского детского театра имени Пушкина». Многие коллеги, в том числе и режиссеры, путали этот коллектив с Театром юного зрителя или Театром имени Пушкина, и на кастингах к Галочке относились с должным уважением. Правда, к себе в труппу ее так никто и не взял.

– Ничего, – утешала себя Галя, – вспомним про Смоктуновского! Приехал в Москву из медвежьего угла, ходил летом в лыжном костюме, не имел ни жилья, ни знакомств, его не брали ни в один театр. А потом – стремительный взлет: я дождусь удачи!

Мечтая о славе, Адаскина играла пятого бегемота в «Айболите», прыгала шестым гномом в «Белоснежке», изображала крота в «Дюймовочке». Последней ролью Галя гордилась – у подземного жителя было много реплик, и дети живо реагировали на отрицательный персонаж.

Через год в театр пришла другая юная выпускница, Эдита Звонарева. Девушки подружились и решили держаться вместе.

В отличие от сироты Гали у Диты была страстно любящая ее мама. Зоя Владимировна регулярно присылала доченьке со знакомым проводником посылки, но вот что странно: Дита всегда была недовольна подарками.

– Черт, – ныла она, – опять в шесть утра вставать! Поезд в семь тридцать прибывает! Ненавижу!

Если Зоя Владимировна присылала банки с вареньем, Эдита стонала:

– Неужели непонятно? Я актриса, забочусь о фигуре, не надо присылать сладкое.

Коли мать отправляла в столицу домашние копчености, доченька опять возмущалась:

– Фу, свинина! Гадость! Так хочется компотика!

Угодить капризуле было практически невозможно. Особенное негодование у Звонаревой вызывали вещи, которые Зоя Владимировна приобретала для горячо любимой доченьки.

– Нет, только посмотри на эту деревню! – злилась Эдита, вытаскивая очередную кофту. – Купила красоту с люрексом! Ни вкуса, ни ума у матери!

Один раз Галя заглянула в письмо, которое подруга писала домой в гримерке (Звонареву позвали к главрежу, она ушла, оставив на столике лист бумаги). Конечно, некрасиво читать адресованные не тебе послания, но Адаскина не удержалась. Почерк у Эдиты был крупный, аккуратный, наверное, в школе она имела по чистописанию твердую пятерку.

«Мама! Мне нужны деньги. Вышли сколько можешь, лучше побольше. Актриса непременно должна иметь шубу. Только не вздумай покупать на местном рынке доху, я не стану носить уродство! Маринованные овощи мне не нужны, хочу конфеты „Метеорит“. И неужели трудно запомнить размер моей ноги? У меня 38-й, а не 37-й! С какой дурости ты сунула в посылку духи? Мама, я пользуюсь только „Шанель“. Пришлешь денег, сама их куплю. И последнее. Договорись с другим проводником. Если опять посылка прикатит на рассвете, она уедет обратно. Эдита».