Вот пламя охватило все вокруг, окончательно пожрав тьму, и обрушилось на Рыкова испепеляющим смерчем. Он закричал от боли, забился, но могучий огненный ураган уже подхватил его и понес сквозь пространство и время яркой мятущийся искрой.

В яростном огненном вихре проносились перед Сергеем жуткие и непонятные видения.

Его опьянял восторг битвы, когда толпы бородатых людей в мохнатых шапках, оглушительно воя, мчали хрипящих коней и под высверки кривых сабель валились наземь порубленные стрельцы в алых кафтанах…

Его томили сомнения, когда пьяные станичники за косы выволакивали из боярских теремов одуревших от ужаса жен и дочерей царских воевод и окольничих и тут же, на расстеленных шкурах заваливали молодок, а старух сразу топили в Волге…

Его охватывал ужас, когда, вздувая жилы на бычьей потной шее, страшно орал проклятия вслед бегущим казакам, выпучив глаза, чернобородый атаман. Но казаки все равно бежали, сигали с крутого городского рва во тьму, а с северной стороны, из дыма симбирских пожарищ, мчалась по их души под вой ядер и свист мушкетных пуль конница князя Боротянского…

Его скручивало отвращение, когда он видел громоздящиеся груды изувеченных людских тел — запрокинутые невидящие глаза, черные провалы распяленных в немом крике ртов, обметанных пузырящейся застывшей кровью, скрюченные пальцы, растерзанные, вывернутые животы. А вокруг — колья, виселицы, плахи, костры…

Его душила мутная злоба, когда под малиновый перезвон, плывущий над Москвой, кат воздевал в синее небо блестящий топор и дикий, нечеловеческий крик заживо четвертуемого Разина тонул в ликующем реве толпы…

— Ты видел… — голос Одноглазого вернул Сергея в реальность, — это был первый поход. Он взял Иглу, но штав Губивцем, не шумел шовладать с шобой… Если бы шразу пошел за Наперстком, все шлучилошь бы иначе.

Рыков облизнул губы, заставил себя посмотреть Лиху прямо в его единственный глаз и спросил:

— А был и второй поход?

— Да. Шейчаш ты поймешь… — Одноглазый не успел договорить, а Сергея вновь скрутило, и новые видения нахлынули на него удушливой обморочной волной…

Он по колено тонул в сыпучем сером снегу, с трудом поспевая за шагающим впереди по бескрайней заволжской степи космачом в длинном тулупе, и холодные звезды насмешливо смотрели на двух беглых, пробиравшихся к Яицкому городку.

Он по пояс высовывался из бойницы, выцеливая из старой фузеи в наступающей баталии офицера, и только взрыв бомбы, ударившей в трех саженях от него, помешал задуманному.

Он по локти в крови, яростно рубился с драгунами генерала Голицына, а вокруг, закусив черными зубами кожаные нагайки, насмерть бились со «слугами шайтана» башкирцы Салавата Юлаева.

Он по шею в холодной волжской воде брел вдоль низкого речного берега, оглядываясь на царя-атамана и верных казаков, тех, кому удалось вырваться из Царицынской резни. Оглядывался — и не знал, что среди них уже созрел заговор…

Он с головой погрузился в вечную тьму после того, как палач вырвал ему глаза, и только слышал, как шумел народ на Болотной площади, когда черные кони подтащили к эшафоту железную клетку, в которой гремел цепями плененный Пугачев.

— Это был второй поход, — пролаял левый глаз Лиха.

— Он… Пугачев… Тоже не пошел за Наперстком?

— Хех! Он-то как раз пошел. Взять не сумел. Я, де, Петр Третий, волю вам принес, волю… А что есть воля, коли она без покоя? А? Казань взял, да в Кремль не пробился. — Одноглазый еще раз потянулся и замер, выжидательно зыркнув на Рыкова.

— А еще? Еще походы были? — поинтересовался Сергей, пристально глядя на Лиха.

— Был… Был еще один, третий поход. Но там шразу все наперекошак вышло. Шилу нашу взял человек, а потом шказал: «Другим путем я пойду!» И пошел. Все штрану кровью шалил.

— Это кто ж такой? — Рыков недоуменно покрутил головой. — Другим путем… Погоди, погоди! Это что… Ленин, что ли?!

— Он. О швободе много говорил, да только уж больно кровавой его швобода вышла. А вше почему? Влашти он хотел! Влашть его и шгубила… Так и закончилша третий поход — великой замятней и многими бедами.

— И что же… Теперь вроде как я… Должен? — Сергею вдруг очень захотелось присесть, ноги задрожали так, словно он выжал штангу в две сотни килограммов.

— Долшен… Вольный никому нищего не долшен, — туманно прошипел правый глаз, а левый резанул правду-матку: — А тебе что же, самому не охота, а? Попробовать, а?

— Чтоб и я — как они?…

— Но ты ж — не они. Ты пришел сюда. Ты взял Иглу. Теперь ты — Губивец. Добудешь Наперсток — пойдешь за Ножницами. А потом…

— Что — «а потом»? — Рыков нахмурился.

— А потом шумеешь швершить вше, о чем мечталось. Вше, человече! Понимаешь?

Сергей промолчал в ответ, сунул Иглу во внутренний карман пуховки. Неожиданно вспомнилось детство, полумрак спальни, желтоватый свет ночника — и Голос, нашептывающий ласково: «Твоя судьба готовит тебе чудо. Ты — не такой, как все. Ты — особенный. Верь мне, я знаю…»

«Я верю!» — подумал Рыков. «Я знаю, — мягко отозвалось в его сознании. — Иди же, сынок. Возьми верных людей — и нелюдей, возьми тех, кто тебе нужен, — и кто глянулся. И иди. В добрый путь. Теперь ты все знаешь сам, так что я тебе больше не нужна. Но с тобой обязательно встретимся, сынок. Встретимся — и будем вместе. Верь мне…»

«Я верю!» — вновь повторил Сергей и улыбнулся в ответ на гримасу Одноглазого:

— Ну, дух пещерный, поднимай своих! Я сейчас за девкой тут одной вниз, к реке сгоняю и на дерижбомбере подскочу.

— Повинуюсь, Губивец! — очень серьезно проговорил левый глаз Лиха, а правый, как обычно, добавил шепеляво: — Вштретимша за городом, на пуштыре, вошле кладбища!

Сергей кивнул и твердым шагом двинулся прочь из пещеры, включив фонарь. Гулкое эхо гуляло под сводами древних подземелий, когда он с грохотом распахивал ржавые двери. Серая пыль клубилась вокруг него, летучие мыши с писком шарахались от слепящего электрического света.

— Если с другом вышел в путь — веселей дорога! Без друзей меня — чуть-чуть, а с друзьями — много! — проорал Рыков, ногой распахнул последнюю дверь, выводящую в шахту, и радостно захохотал, представив, какие лица будут у строптивых рыбачков, когда над ними повиснет трехсотметровая туша «Серебряного орла».

* * *

Водка кончилась. Киргизиха, вместе с остальными бабами засев на кухне, где они дегустировали домашние наливочки и калякали за свою скорбную жизнь, скептически оглядела делегацию, прибывшую с веранды, но выдала-таки литровую бутыль самогона.

— Но имейте в виду, мужики — это последняя! — грозно напутствовала она взбодрившихся рыбаков, аллюром унесшихся по коридору с вожделенной добычей.

К этому времени несколько человек уже мирно дрыхли, отвалившись от стола или, наоборот, положив на него свои буйные головушки. В числе непобедимых бойцов с зеленым змием, которые оставались «в седле», оказались Киргиз, Олег Потапов, Илья, который нет-нет да и пропускал рюмку-другую, магазинных дел мастер Толяныч и, что удивительно, дед Кошак.