Впрочем, в том же Санта-Фе, да еще и в том же 1492 году, была подписана и значительно более важная капитуляция, чем упомянутая капитуляция Гранады. Тогда «капитуляцией» называли любое соглашение сторон, и эту более важную капитуляцию монархи заключили с абсолютнейшей неровней – купчишкой каким-то, непонятно где родившимся, то ли в совершенно чужой Генуе, что уже очень скверно, то ли на принадлежащей дону Фернандо Мальорке, что еще хуже сразу по двум причинам. Во-первых, похоже, что его папочка бунтовал против папочки дона Фернандо и еле унес ноги в Геную, а во-вторых, на Мальорке жила уйма на скорую руку обращенных в христианство иудеев, которые тем не менее потихоньку блюли свою старую веру – уж не из них ли он родом? Занятия у него были, во всяком случае, самые еврейские – купец, астроном, картограф, так кто же он, по-вашему, буддист, что ли? Имя у него, правда, было исконно испанским – Кристобаль Колон, но вы же знаете, как эти ребята умеют заметать следы. Напустить бы на него какой-нибудь советский отдел кадров, те сразу поинтересовались бы, какое у него отчество, кто его бабушки и не менял ли он фамилию до обращения к Их Королевским Величествам… Да и сама его руководящая идея за версту попахивала ересью, инквизиционным трибуналом и милосердной смертью без пролития крови, сиречь сожжением заживо. Видите ли, он считал, что Земля круглая, хотя в Библии об этом нет ни словечка, и поэтому до богатой пряностями Индии можно добраться, плывя не только на восток, но и на запад. Верили в это испанские монархи явно мало, но что этот выскочка Индию не Индию, но что-нибудь все-таки откроет, считали вполне вероятным. Во всяком случае, договорились они не без проблем – переговоры длились семь лет, неоднократно прерываясь по причине невероятной несговорчивости и жадности дона Кристобаля, желавшего заранее получить титулы вице-короля открытых им земель, адмирала Моря-Океана и еще какие-то мелочи в этом же духе, ставящие его как минимум в ряд знатнейших вельмож что Кастилии, что Арагона. Дело, конечно, даже не в его требованиях – прекрасно можно было все обещать, а потом ничего не дать, чем в итоге дело и кончилось. Просто вообще было боязно тратиться при таких неверных шансах.

Осторожный и рассудительный дон Фернандо так и не дал бы ему ни мараведи, но эмоциональная Изабелла решила, что упустить даже малый шанс изменить облик мира Кастилия не может. Когда супруг попытался объяснить ей, что он-то не против, да только денег нет, она просто пригрозила заложить свои драгоценности, а поскольку любой муж представляет, как подобный факт повлияет на их супружеские отношения, такой угрозы дон Фернандо не выдержал. Правда, профинансировал он эту экспедицию в своем стиле – позволил истратить на нее суммы из налоговых недоимок. Если бы не Мартин Себастьян Пинсон, поверивший безумному энтузиасту и развязавший ради него свою тугую мошну, и местные марраны, то есть крещеные евреи, финансировавшие постройку одного из трех кораблей экспедиции за счет своих платежей в бюджет, то бы ничего и не вышло. Скорее всего, испанские евреи, положение которых как раз в момент отплытия этой экспедиции стало катастрофическим, надеялись, что будут открыты земли, в которые они смогут бежать. В какой-то небольшой степени это сбылось – скажем, почти наверняка производство рома на островах Вест-Индии развернули как раз беглые евреи, кому же еще спаивать добродушных и доверчивых пиратов, гы-гы-гы? В общем, получил Кристобаль Колон свои авансы, вплоть до дворянского герба, стал доном Кристобалем, хотя в наше время мы просто можем не понять, зачем великому Христофору Колумбу (мы привыкли к латинизированной форме его имени, естественной для человека, который как минимум косит под генуэзца) вся эта мишура, и отплыл из захолустного порта Палос, такого убогого, что недавно на 500-летие его великого открытия повторить его плавание в точности не удалось, потому что всю гавань Палоса давно илом затянуло. Вернулся он из рейса с таким количеством чудес, от перца и кукурузы до табака и сифилиса, что и десятой части хватило бы для вечной славы (хорошей или не очень – другой вопрос).

Золота, правда, привез немного, и по-настоящему пользу от его великого открытия оценили примерно через полвека, но все равно это деяние супружеского тандема было из тех, которые делают историю. Причем всего мира. Правящая тандемонархия сработала не быстро, но аккуратно и рационально, использовав и харизматическую одухотворенность Изабеллы, чтоб пробить разрешение на проект, являющийся с точки зрения элиты тогдашней географии антинаучным бредом, и разумную осмотрительность ее супруга, обеспечившего реализацию спорной идеи с наименьшими затратами, но чтоб как раз хватило.

Противоречия в таких дуэтах только двигают дело вперед, но только до того момента, когда они становятся неразрешимыми и непримиримыми. Тогдашнее общество, тем паче испанское, абсолютно было уверено в том, что супружеская верность – дело замечательное, совершенно необходимое и крайне нравственное, блюсти ее супруга просто обязана, но при чем тут супруг вообще? Мужику, особенно испанскому, просто положено время от времени отрываться по полной, а что в законах божеских и человеческих записано совершенно иное, то законы есть писаные и неписаные, и блюсти последние на порядок важнее, чем первые, а Священное Писание мы умеем правильно толковать – не еретики, чай, жена да убоится своего мужа. Изабелла супружескую верность соблюдает свято, никаких романов с кем бы то ни было, даже лично с Колумбом, ей даже самые желтые бумагомараки приписывать не смеют, а дон Фернандо ведет себя, как идальго и положено, признавая своих внебрачных дочек одну за другой, даже имя придумывать им ленится – Мария следует за Марией. А двух деток еще до брака тоже признал и пристроил – молодец, конечно, что не бросает, но ему ведь, когда он женился, восемнадцати не исполнилось, как же это так шустро? На первый взгляд отношения царственных супругов по-прежнему прочны, благополучны и благопристойны, но более внимательные наблюдатели уже замечают, что Изабелла как-то мрачнеет, замыкается в себе и что-то явно ее тревожит. Скорее всего, причина ее тревоги не только муж – любимая доченька Хуана подозрительно меланхолична и задумчива. Неужели женитьба на близкой родне по фальшивому папскому дозволению действительно такой страшный грех, что воспоследовало суровое наказание? В общем, душевное состояние Изабеллы все меньше располагает к доброте и отзывчивости. Где-то это да отзовется…

Шандарахнуло, как часто и бывает, в самом опасном месте – буквально рядышком с таким важным для Испании благом, как межконфессиональный мир. Мавры и христиане жили рядышком на Пиренеях веками, и отношения между ними потихонечку дошли до такого редкого в Средневековье состояния, что обе Высокие Недоговаривающиеся Стороны признали, хотя и с определенными оговорками, что противоположная сторона конфликта – тоже люди, хотя и в чем-то заблуждающиеся. И торговлишка какая ни есть между христианскими и мусульманскими купцами шла, и посещать друг друга, когда войны нет, они могли относительно невозбранно, и светские книги друг друга порой почитывали. Третья конфессия полуострова, евреи, угнездившаяся там еще в те времена, когда не было ни христиан, ни мусульман, собственного государства там не имела, но и в христианских, и в мусульманских государствах пользовалась немалым влиянием, особенно в таких традиционных для оной отраслях, как бизнес и финансы. Денежные дела и христианских, и мусульманских владык вели еврейские банкиры, порой даже в министерских должностях, а о здоровье как королей, как и эмиров, заботились еврейские врачи, причем и в тех, и в других делах не было ни малейших оснований сомневаться в их компетентности. В итоге борьба за истинную веру велась на полуострове настолько халатно и, простите за страшноватый каламбур, без огонька, что, к примеру, приведенный Фейхтвангером в его романе «Испанская баллада» рассказ о временах, когда даже войны на Пиренеях велись только с понедельника по четверг, чтобы все участники могли в свой святой день не осквернять себя кровопролитием, не вызывает особого внутреннего протеста, хотя разыскать ссылку на такую благодать в исторических сочинениях у меня пока не получилось. Кому же такая относительная терпимость мешала? Да партии войны – врага надо не просто так шугануть, а стереть с лица! А врагом в такую войну становился любой иноверец, потому что война велась именно за веру – во всяком случае, иные версии никто не решался озвучивать.