безногим жить. Меня до самой смерти на руках понесут.

П р е д с е д а т е л ь. Вы выдали Жоржика? Как это вышло?

Где-то из публики высунулась  З и н к а.

З и н к а. Я скажу! Я могу свидетельствовать, можно? (Показав на Аврама.) Я буду против него свидетельствовать, ей-богу. Позволите? (Еще суд не спохватился, как она уже начала.) Боже! Выдать Жоржика, невинного ангельчика, — это преступление, которому меры нет! Как только (на Аврама) мог он это сделать?! Жоржика, милого мальчика, что любил шоколад, богу молиться, голубей стрелять, даже меня любил… Помните, во бремя манифестации он с крыши выстрелил? Это он в голубя стрелял, а случайно попал в человека.

В зале одобрительный гул.

Ангельчик в голубка целил. Я знаю об этом и о том, как его выдали…

П р е д с е д а т е л ь. Пожалуйста, подойдите ближе к столу.

З и н к а. С фронта Жорж прибежал ко мне, сердешненький мальчик. Он убил одного большевичка, потому что за ним гнались, господа. Он так просил, чтобы я говорила повстанцам, что он мой братик. Вспомнил мамочку. Молился. Я и подумала. А что, если б он был мой братик или мое дитя?! У меня сердце плакало, ей-богу! Он попросил у меня шоколадку, но пришел тот, который одноглазый. Он искал их превосходительство и очень огорчился, что они убежали. Тогда я дала Жоржику шоколадку и сказала одноглазому: бери сына. Сначала он не поверил, что Жоржик сын…

П р е д с е д а т е л ь. Чей сын?

З и н к а. …но я прочитала вот эту расписку. (Читает.) «Даю настоящую расписку нашей бывшей горничной Зинаиде Масюковой в том, что я по поручению моего папы генерала Пероцкого…». (Читает всю расписку. Когда кончает, в зале буря.)

П р е д с е д а т е л ь (дает знак страже, чтоб она забрала Зинку, потом обращается к Авраму). Тебя мы освободим, если ты выдашь оставшихся в городе большевиков. Скажешь?..

Аврам молчит.

Нет?.. Вынести и расстрелять!

На лестнице Аврам вдруг останавливает конвоиров:

— Стойте! Я скажу… что-то. (Когда конвой останавливается, он добавляет.) Но перед тем как сказать, я хочу покурить. За папиросу скажу…

Ему дают папиросу. Он затягивается дымом. Надевает шапку.

Несите!

4

В это время в подвале  Н а с т я. Стоит. Ждет. Считает капли. Ей уже кажется, что это бусы и она их нанизывает. На нитку.

— Семьсот. Семьсот первая… Семьсот третья…

VII

1

Опять у Пероцких. Ночь. Л у к а  говорит по телефону:

— Штаб?.. Позовите к телефону комгруппы… Товарищ Гамарь?.. Говорит начавангарда Лука. Банда разбита. Город наш. Я в ревкоме. Добыл интересные документы: рейд-авантюра Пероцкого, очевидно, поддержана какой-то местной тайной организацией… Сколько жертв?.. Немало… Слушаю… Да… Понимаю…

2

В это время возвращаюсь с фронта я. Иду к Луке. Движение радости. Подъем. Воистину патетическая встреча.

Л у к а. Здравствуй, брат!

Я. Брат, здравствуй!

Л у к а. Куда же ты девался? После боя? Должно быть, гасил где-нибудь звезды?

Я. Гасил старые. Зажигаю теперь новые, красные, брат!

Л у к а. С победой! А знаешь, кто сорганизовал этот рейд, кто стоял во главе его? Пероцкий, брат!

Подскочила свеча, шевельнулись вещи.

У убитого гайдамака найдено письмо. Интересный документ. Вот он. (Читает.) «Маршрут: Черноярские хутора — братьям Закрутенко, Бугаевка — Дмитрию Копыце… По поручению комитета золотой булавы посылаю к вам корнета Пероцкого. Помогите оружием и лошадьми». Целая инструкция, брат! Подпись: «Член комитета Чайка». Теперь понятно, почему столько жертв. Между прочим, соседка твоя, Зинка, замучена. Аврама вывезли за город и на свалке расстреляли, где падаль и всякий мусор. Говорят, когда посадили над ямой, он…

На меня плывет что-то беззвучное и темное. Свеча тонет. Голос Луки где-то далеко, как будто читает мне, полумертвому, смертный приговор.

Я. Лука, подожди!

Л у к а. А что?

Я. Свечу надо поправить…

Л у к а. Свечу?

Я. Нагорела же…

Л у к а. …Он будто бы сказал: спасибо за похороны! Дал бы на чай, да ничего нет. Да не ругайтесь, говорит, вам за это заплатит пролетарский класс… А Настя, брат, сестра моя, — с ума сошла… Да ты что? Уже идешь?

Я. Я?.. Нет!.. Хотя да. Я иду. Я пойду.

Л у к а. Я пойду к себе.

3

Я на лестнице. Иду бессознательно. Иду машинально. Куда? Останавливаюсь. Перебираю сообщение Луки, вспоминаю подробности измены и неожиданно замечаю, что я у дверей Ступай-Степаненко. Они приоткрыты. Слышу храп. Заглядываю.

Х р и п л ы й  г о л о с. Кто?

Я. Скажите, пожалуйста, здесь жили Ступай-Степаненко?

Г о л о с. Это барышня-то? Выселена в подвал. А теперь тут команда связи.

4

И, наконец, друзья мои, финал. Я у дверей подвала. Прислушиваюсь. Мой слух такой напряженно-прозрачный, что я могу слышать и слышу, как текут в пространстве время и звезды. Я слышу, как за дверью в подвале капнула капля. Но ее не слышно. Спит?.. Стучу. Дверь открывается. Свеча.

О н а. Вы?..

Я. Я…

О н а. Я по стуку почувствовала, что пришел кто-то другой, кто-то не такой, как (жест наверх) те. Кто-то тихий, свой…

Я. Да. Пришел именно кто-то. Кто-то, к сожалению, не такой, как те, — не ваш и сам не свой…

О н а. Пришел поэт, милый, искренний. Я так рада. Ведь я ждала вас! Простите, что не вышла навстречу, не открыла дверей (жест наверх) в мою страну, но, как видите, вина не моя. Мою страну от меня отобрали.

Я. Ничего. Мы с вами скоро будем в последней стране…

О н а. Это, конечно, намек на наш поэтический чердак? (Левую бровь изломила.) Спасибо. Но я и здесь (жест вокруг) вас ждала и уже вырастила целый сад любви. Смотрите! Вот мраморные ступени. Не правда ли, они прелестны? Вот (жест на капли и струю) фонтан и водяные часы в то же время. Здесь если проведешь ночь, то такое впечатление, будто вечность отбивает такт — музыка жизни и смерти.

Я. Здесь жили недавно рабочий и его жена. Был на войне. Жена ждала. Считала эти капли не одну ночь и не две…

О н а (с беспокойством). Да-да… Вот (жест на скамью) садовая скамейка. (Отблеск юмора.) Специально для поэтов. Присядьте, дорогой мой гость! Вы, верно, устали? Нет? Чем же мне еще потчевать вас? Я бы сыграла вам, если бы меня не разлучили с моим пианино. Зачем оно им? Кто из них умеет играть? Скажите, кто будет играть?

Я. Не беспокойтесь о них! Сыграют!

О н а. И «Патетическую»?

Я. С нее-то и начнут…

О н а. Да? (Печально.) О, как бы я сейчас сыграла! Сонату про юношу, который мчится на коне в степи, дорогу у ветров спрашивает. Помните? Пасхальную ночь? (Даже руками пробежала будто по клавиатуре.) Я тогда вам писала письмо. Хотите, покажу? Сберегла! Ждала.