детьми, и пока они играли в волнах с собакой, она познакомилась с мужчиной на пятнадцать лет ее младше и влюбилась в него.

Никаких правил Рафи и его жена заранее не оговаривали. Им казалось, что нельзя устанавливать правила по поводу свободы. Ну или они были слишком нетерпеливы, чтобы вести утомительные дипломатические переговоры, которые понадобились бы для выработки подобных правил. Но вскоре стало ясно, что отсутствие правил ведет к мучительным проблемам и что, хотя любовь может быть взаимной и общей, боль человек всегда переживает в абсолютном одиночестве.

Дальше последовал сложный период, в ходе которого и Рафи, и его жена Дана часто звонили ей поговорить. Она слышала эту историю с обеих сторон — или две разные истории, которые чем дальше, тем меньше были похожи друг на друга. Ей приходилось следить за тем, чтобы не рассказывать Рафи то, в чем призналась ей Дана, а Дане не упоминать то, о чем говорил Рафи. Это становилось все труднее и утомительнее по мере того, как их истории расходились, а боль и гнев с обеих сторон нарастали.

Роман Даны с мужчиной помладше продлился пять месяцев. Те дни и ночи, когда она возвращалась домой после того, как занималась с ним любовью, или постоянно проверяла телефон, ожидая от него сообщений, были для Рафи почти невыносимы. Он сидел и курил травку на балконе среди коричневых усохших растений в горшках, которые не пережили сияния израильского солнца, и иногда слушал море, а иногда осознавал, что разговаривает сам с собой вслух. Что молодой бойфренд ей давал такого, чего не мог ей дать он? Он всю свою жизнь танцевал, и для него всегда главным было тело, но Дане, актрисе и драматургу, пространство языка было подвластно так же, как и физическое пространство, и он не всегда мог дотянуться до нее в царстве слов. А мог ли бойфренд? Рафи достаточно успел насладиться новыми телами, чтобы понимать, как это возбуждает — уж для этого ему воображение не требовалось. И все равно он, конечно, не мог не воображать. Он свел сам себя с ума, воображая это все, а когда наконец больше не мог выносить боль, сломался и попросил Дану порвать с бойфрендом, но через два дня снова передумал — он осознал, что если она закончит эти отношения, потому что он ее попросил, то на этом может закончиться и весь эксперимент, а он уже стал не тем человеком, которым был до его начала. Иными словами, ему больше не приходилось гадать, является ли для него главным в жизни та единственная женщина, на которой он женат. Он узнал о себе много нового, его чувство собственного «я» расширилось, и он не хотел терять свою новую свободу, пусть даже ему было мучительно жить рядом с женой, пока она наслаждалась собственной свободой.

Но было поздно. Дана тяжело переживала его боль и не хотела разрушать брак и семью, поэтому она уже успела сказать бойфренду, что им надо расстаться. И тот согласился — для него ситуация тоже становилась некомфортной. Он хотел иметь детей, и хотя в Дану он был влюблен, ему хотелось найти женщину, с которой он сможет построить общую жизнь, женщину своего возраста, которая не была бы замужем за кем-то еще. Сердце Даны было разбито, а вскоре она расстроилась еще сильнее, узнав, что он начал встречаться с преподавательницей йоги. Она так внимательно следила за тем, как он ведет себя онлайн в WhatsApp, что могла определить, когда он отклоняется от своего обычного расписания. Если она ему писала, то ждала, сколько времени уйдет на то, чтобы появились две голубых галочки, и если галочки оставались серыми, она расстраивалась, а если становились голубыми, то даже если он не отвечал, она знала, что он о ней думает. Дана скучала по всему, что с ним было связано, но больше всего она зациклилась на их с ним сексе.

Дана тогда так часто рассказывала ей о размерах достоинства ее бойфренда, что в какой-то момент, через несколько месяцев, она наконец сказала Дане, что не может больше про это слушать. Она понимала, что пенис для Даны символизирует и кучу других вещей, которых она хотела или в которых нуждалась, но ей все равно трудно было воспринимать Данину навязчивую идею, поскольку по ее личному опыту огромный пенис внутри твоего тела — это не всегда приятно, особенно если дома у тебя уже есть вполне нормальный пенис, от которого ты получала удовольствие двадцать три года, принадлежащий мужчине, с которым ты столько пережила и до сих пор его любишь. На это Дана ответила, мол, то, что выглядело как счастье, с учетом нового опыта оказалось вовсе не счастьем, а чем-то, что она принимала за него по недостатку опыта, теперь же она лучше знает. Но мы ведь редко что-то знаем лучше, сказала она Дане, мы просто знаем что-то другое, потому что наша память о прошлом всегда корректируется, чтобы сохранить связность нашей личной истории. Дана с этой мыслью согласилась, но в жизнь ее претворить была не в состоянии.

Примерно в то же время, когда она прекратила обсуждения пениса, во время очередного ужасного скандала с Рафи Дана проговорилась на этот счет. Слово не воробей — стоило раз это сказать, и сказанного было уже не отменить. После этого, если верить Дане, скандалы стали агрессивнее, и впервые за весь их долгий брак начала разрушаться иллюзия равенства. Деньги, которые Рафи зарабатывал, а Дана нет, из средств на жизнь превратились в источник власти — теперь Рафи постоянно напоминал ей, что она от него зависит, что он целый день работает, а она сидит дома и пытается написать пьесу. Со временем Дана почувствовала, что эксперимент по переходу к открытым отношениям принес им только боль и смятение и что если они и развивались, то это развитие принесло им только страдание.

С другой стороны, с Рафи она за это время тоже часто беседовала, и он ни разу не упоминал части тела, насилие и деньги. Он говорил о том, что, сколько он помнил свои отношения с Даной, он всегда отдавал больше, отдавал охотно и добровольно, но он от этого устал. О том, что он хотел более равного обмена между ними. Но, рассуждая о том, что хочет равенства, хочет и отдавать, и получать, он не переставал говорить о том, что хочет свободы, хотя равенство связано с тем, как один человек обращается с другим и насколько