Чаще всего мое мнение и точка зрения второго судмедэксперта не слишком различаются, если рассматривать их вместе с уликами, предоставленными суду. Порой сторона защиты пытается таким образом спутать карты.

Раздражают судмедэксперты, которые заявляют, что мое мнение неверное, но не предлагают альтернативного. В конце концов, мои умозаключения основаны на тех уликах, которые я нахожу при вскрытии, а также на обстоятельствах дела и уликах с места преступления. Я всегда готова признать, что существует другой вариант развития событий, и могу принять его, если его мне предоставят. Хуже только те эксперты, которые путают следствие, заявляя, что готовы предоставить другое мнение, но так его и не дают.

В Глазго молодую женщину застрелили в многоквартирном доме. Ее нашли мертвой на лестнице, ведущей к квартирам на верхних этажах. При выстреле в рот пуля застряла в языке. Это убило женщину не сразу, мы обнаружили кровавый след, ведущий от ее квартиры на два лестничных пролета вверх, – вероятно, она пыталась позвать на помощь соседей, но затем вернулась к квартире и потеряла сознание. Ее молодой человек утверждал, что, приехав домой, застал ее еще живой. Она умерла до приезда скорой. Полиция немедленно объявила дом местом преступления и вызвала соответствующих специалистов, в том числе меня и команду криминалистов.

Салли Кэннон была вся в крови, а предварительный осмотр показал травму за ухом; тщательное обследование в морге подтвердило наличие еще двух огнестрельных ранений в голову, то есть всего было три выстрела. Мы шли по ее кровавым следам, представляя, в какой панике она искала помощи, серьезно раненная и боявшаяся за свою жизнь.

Вскрытие оказалось любопытным. В голове обнаружилось три огнестрельных ранения: одну пулю извлекли из языка, вторую и третью из черепа. Пули могут быть крошечными, но когда они поражают свою цель на высокой скорости, огромное количество энергии расходится по всему телу. Отверстия на поверхности тела при этом небольшие, но внутренние повреждения ужасны. Именно из-за них и наступает смерть: повреждение жизненно важных органов или потеря крови.

Салли потеряла много крови, но недостаточно для того, чтобы умереть от этого. Несмотря на рану в языке, которая и послужила основной причиной кровопотери, она не захлебнулась в крови. В черепе была дыра, там застряли две пули, но помимо небольшой гематомы в мягких тканях головы, никакого кровоизлияния самого головного мозга не оказалось, как и кровотечения в полость черепа – ничего, что указывало бы на причину смерти.

Похоже, все пули застряли в теле. При убийстве использовалось оружие, пули из которого вылетали не на самой большой скорости, – впрочем, пистолет так и не нашли.

Криминалисты осмотрели место преступления, одежду Салли и ее молодого человека и пришли к выводу, что вся кровь принадлежала девушке; что после выстрела она еще могла ходить; и что, вероятно, ей выстрелили в голову там, где нашли ее тело. Их выводы совпадали с моими. Но осмотр одежды Салли эту теорию не подтвердил. Когда мы осмотрели одежду ее парня, выяснилось, что на ней имеются крошечные капли крови, которые, как решили специалисты, объясняются тем, что, когда пуля разрывает мягкие ткани, кровь брызгает и попадает на любого, кто находится поблизости от жертвы.

Выводы такие: молодой человек Салли стоял рядом с ней, когда в нее стреляли, а так как он утверждал, что больше никого вокруг не было, когда он ее нашел, то можно предположить, что стрелял именно он. Сторона защиты не согласилась с этим мнением, сказав, что такие следы появились в момент, когда парень обнимал Салли, обнаружив ее, а она кашляла кровью перед самой смертью.

Дело дошло до суда. Все мы дали показания. Я попыталась объяснить, как огнестрельные раны могли привести к смерти Салли: я предположила, что ударная волна, вызванная застрявшей пулей, кинетической энергией разрушительно прошла через ткани мозга. Это можно сравнить с ударившей молнией: если ствол головного мозга, т. е. электростанция, оказался на пути ударной волны, в сущности, случилось короткое замыкание. Прямое следствие – моментальное прекращение работы сердечно-сосудистой и дыхательной систем.

Эта версия пришлась стороне защиты не по душе, ведь, если девушка умерла почти сразу после выстрела, то не могла кашлять, когда парень нашел ее, а значит, это опровергало их объяснение пятен крови на одежде подсудимого. Предлагая свою версию событий того дня, я понимала, что сторона защиты станет яростно атаковать меня. Подобных моментов боишься больше всего, будучи свидетелем, – когда знаешь, что твои показания опровергнут версию защиты.

Раньше я, бывало, молилась о божественном вмешательстве или хотя бы о том, чтобы судья приказал стороне защиты не давить на свидетеля. Но обычно мне приходилось крепиться и сохранять спокойствие. В такие моменты я и задавалась вопросом, зачем я все это делаю. Честно говоря, суть лишь в том, чтобы предоставить свои свидетельские показания и дать присяжным решить, согласны ли они с ними.

Допрос со стороны защиты оказался непростым, но я выдержала. Присяжные и зрители в зале суда обычно не знают о том, что – чаще всего – судмедэксперты и адвокаты обеих стороны знакомы и уважают друг друга. Я никогда не принимала на свой счет вопросы относительно моих показаний: мы все играем свои роли в судебном процессе и должны делать это в интересах правосудия. Однако правосудие одного не всегда равняется правосудию другого. Я предпочитаю политику честности и всегда стараюсь быть именно таким свидетелем. Это признают обе стороны судебного процесса. Несправедливость начинается там, где мои показания не проверяются должным образом. Потому что речь здесь идет о том, как все участники процесса исполняют свои роли: дело разбирается, стороны обвинения и защиты выступают с заявлениями, а судья делает вывод из представленных улик.

Это, конечно, вопрос их стратегии: если защита утверждает, что обвиняемого не было на месте преступления и он не совершал противозаконных действий, то тут и сказать нечего.

У одного из самых опытных адвокатов защиты в Шотландии, Дональда Финдли, была интересная тактика в подобных случаях: как только я занимала место свидетеля, он поднимался, оглядывался, убеждаясь, что все видят его жест, и выходил из зала суда, шелестя мантией. Таким образом он давал понять, что не заинтересован в трагичных деталях дела, поскольку мой отчет не имеет никакого отношения к его клиенту. Я лишь подавляла вздох облегчения, так как понимала, что не попаду в неловкую ситуацию, если мои показания будут оспаривать.