Прелесть работы на стороне защиты заключается в том, что ты получаешь доступ ко всем уликам, а не только к тем, которые сторона обвинения посчитала важными для дела, – можно ознакомиться со «списком неиспользованных материалов дела». Я получаю целые коробки таких материалов, которые сторона обвинения никогда не запросит. У меня могут уйти дни на то, чтобы увидеть картину целиком и понять, что относится к обстоятельствам смерти – и это уже решаю я, а не сторона защиты или обвинения. Читать все материалы может быть утомительно, особенно если дело касается домашнего насилия, когда оно длилось месяцами – физическое, эмоциональное и сексуальное, – прежде чем привести к смерти жертвы.

Но я не среднестатистический гражданин: я могу рассмотреть аргументы обеих сторон, и моя задача – убедиться в том, что улики говорят сами за себя, в том числе и экспертиза судебного медика.

Особенно мне интересно читать допросы подозреваемых. Несколько встреч с полицией, а ответ один: «Без комментариев». Их расспрашивают о днях или часах, приведших к убийству: с кем они были, кто что говорил. Им рассказывают подробности убийства, иногда показывают фотографии с места происшествия. «Без комментариев». А затем что-то происходит, и дело обретает иной оборот: они начинают разливаться соловьем, сыплют деталями. Что заставило их сознаться? Совесть заела? Или адвокат сказал, что стоит раскрыться, что факты говорят за себя, а все улики против подозреваемого? Я всегда думаю: «Ты бы протянул и до следующего допроса, но правда сильнее».

Тем временем присяжные в Глазго вынесли приговор «виновен в убийстве» и отправили молодого человека Салли в тюрьму отбывать пожизненное заключение. Конец! Хотя погодите. Есть те, кто принимают приговор молчаливо, но большинство выражают протест, особенно когда речь идет о пожизненном заключении. Некоторые винят суд в несправедливости, другие уверяют, что невиновны. Сторона обвинения и полиция чувствуют, что справились со своей работой, и они удовлетворены приговором, равно как и семья жертвы. Все верят, что справедливость восторжествовала. Может, так. А может, и нет.

Осужденный может быть очень недоволен своей командой защиты, утверждая, что они не смогли защитить его должным образом; что произошла судебная ошибка из-за того, что судья неправильно интерпретировал улики или вовсе их не признал; что совокупность доказательств не смогла повлиять на приговор.

Что касается Салли, погибшей в Глазго: ее молодой человек подал апелляцию на том основании, что его защита не сработала должным образом, так как не вызвала собственных экспертов для опровержения показаний, данных судмедэкспертом в суде. Обжалования приговоров редко проходят успешно для подсудимого, однако в ходе повторного рассмотрения дела подтвердилось, что судебное заседание не было проведено так, как полагается, поэтому приговор аннулировали и назначили дату повторного слушания.

Шесть лет спустя мы вернулись в зал суда. К тому моменту я работала заместителем государственного судмедэксперта Ирландии и, когда пришла повестка, находилась в Сьерра-Леоне по заданию ООН. Я полетела в Эдинбург через Париж. К сожалению, из-за особенностей работы в Сьерра-Леоне у меня был всего один комплект одежды для перелета, остальные вещи остались в городе. В аэропорту Парижа мне пришлось покупать что-то приемлемое, чтобы явиться в суд; выбор оказался ограничен, но все лучше, чем то, что было на мне. После 24-часовой дороги в аэропорту меня встретила полиция и сразу отвезла в зал суда для дачи показаний. Не самые идеальные условия.

У новой команды защиты не было желания подвести своего клиента, поэтому они всячески старались выступить в суде хорошо. Тон перекрестного допроса был крайне враждебным. Мои показания подвергались всевозможным сомнениям со стороны адвоката защиты, а их судмедэксперт категорически настаивал на том, что я ошиблась в умозаключениях относительно характера смерти. Смерть от травмы головы не происходит мгновенно, как утверждала я: мозгу требуется время, чтобы остановить работу, поэтому девушка могла быть жива, когда ее молодой человек обнаружил ее.

Как и на первом слушании, я согласилась с тем, что случай нестандартный. Я также согласилась, что обычно смерть от травмы головы происходит из-за серьезных повреждений мозга или его сдавливания при внутреннем кровотечении. Я проверяла: ни того, ни другого не обнаружилось. Эксперт, выступавший на первом слушании, придерживался тех же показаний. Стратегия защиты заключалась в том, чтобы опровергнуть показания эксперта обвинения. На этот раз сторона защиты дралась ревностно, а свидетели – в том числе и я, как эксперт, – уходили с поля боя изрядно покалеченными.

По окончании судебного разбирательства новый состав присяжных удалился для рассмотрения представленных доказательств. На этот раз они вернулись с вердиктом «не доказано». В Шотландии подобный приговор – редкость: он означает, что доказательств недостаточно для вынесения обвинительного приговора, но есть некоторые сомнения в невиновности подсудимого. Проведя несколько лет в тюрьме, молодой человек вышел из здания суда свободным, но не невиновным.

После шести лет в медицинском институте и зубрежки терминологии на латыни в первый рабочий день в качестве судебного медика я получила задание все это бросить и вернуться к нормальному человеческому языку. Мои отчеты – длинные и детальные, в них может быть описано с десяток повреждений, внешних и внутренних. Я напоминаю себе о том, что описания развернутые и присяжным может быть сложно сосредоточенно слушать о каждом полученном синяке, ссадине, ножевом или огнестрельном ранении или рваной ране.

Во время вскрытия каждое повреждение на теле фотографируется. Каждая фотография в принципе рассказывает историю, что уж говорить о фотографиях со вскрытия. Было бы куда проще, имей я возможность продемонстрировать эти снимки присяжным, подкрепляя свои описания, но сторона защиты считает, что подобное может пагубно повлиять на их клиента. Эй! Ваш клиент предстал перед судом в качестве обвиняемого по делу об убийстве, или я что-то не так понимаю?

Чтобы наглядно показать, как сложно бывает сосредоточиться, когда судмедэксперт дает показания без каких-либо подкрепляющих материалов – фотографий, диаграмм или рисунков, – я проверила свою теорию на группе студентов-медиков. Разумеется, у них были как минимум базовые знания анатомии и медицинской терминологии. Каждому студенту дали лист бумаги с нарисованным контуром головы и шеи, после чего я зачитала часть отчета о вскрытии.