— Оли, — подошел Фиддал. — Я тут вспомнил. Помнишь, ты просил разузнать… Про того, черненького. — Федя украдкой кивнул на бледного парня с черными волосами. Я вспомнил паренька, который изредка сталкивался со мной в школьных коридорах и каждый раз отскакивал как ошпаренный.

— Помню, — кивнул я. — И кто это?

— Это Тьор, сын Тьяра, — медленно произнес Фиддал.

— И что? — я пожал плечами. Имена ничего мне не говорили.

— Тьор, сын Тьяра, внук Тьора. Того самого Тьора, который сын Векса Кнея.

— Сын предыдущего наместника, — задумчиво произнес я и посмотрел на затылок идущего впереди паренька.

Даже сейчас, в толпе одноклассников, он шел наособицу — вроде бы и вместе со всеми, но сам по себе. Он всегда старался держаться в одиночку.

«Значит, вот как. Ты правнук когда-то всевластного Наместника, а твой дед учился вместе с дедушкой Эндиром… И чем я тебе насолил, дружок?»

Мы подошли к огороженной площадке, засыпанной мелким белым песком. Рядом лежали два гладких ошкуренных бревна — высотой чуть меньше Булгуни, который одним движением поставил бревно стоймя, уперев в землю. Милиар выглядел не так уверенно: он покосился на противника и неловко поставил бревно на попа, ухватив двумя руками. Помощник коменданта выскочил на площадку, разровнял песок и обозначил белой известью черту, за которую не следовало заступать. Правила очевидны — нужно метнуть бревно — кто дальше. Пожалуй, из всей младшей школы никто, кроме этих двоих с таким упражнением не справится, уж больно тяжел снаряд. Я посмотрел на улыбку Булгуни и вспомнил рассказ болотника о груженой телеге и тренировках юного борца в далеком Конутопе.

Первым выступал Милиар. Он кое-как схватил бревно и поднял над головой. Разгоняться крепыш не стал: боялся потерять равновесие и выронить снаряд. Быстрым шагом подойдя к черте, он откинул бревно от себя. Оно пролетело пару-тройку шагов и плюхнулось плашмя в песок. Подбежавшие помощники щедро сыпанули известкой на место касания и оттащили бревно. Как же все-таки он силен! Я вновь подумал о скором соревновании на Арене, а со стороны имперцев раздался одобрительный гул.

Булгуня приподнял бревно, подсунул под нижний край правую руку, придерживая снаряд вертикально. Разбежался, взметая песок, и с громким криком швырнул бревно вдаль и вверх. Снаряд по дуге поднялся к небу, преодолел верхнюю точку, и, опускаясь, пролетел еще немного, оставив жалкую отметку соперника далеко позади. Булгуня свысока посмотрел на красного как рак Милиара. Если бы болотник в первый день не яблочки в мишень швырял, а бревна — никто в его сторону и пикнуть бы не посмел! Теперь пришла наша очередь ликовать. Крича вместе с друзьями, я приметил довольную рожу коменданта.

«Он же нарочно стравливает Милиара и Булгуню! — догадался я. — Кобчиком чую — что-то затеял вояка Хак Стурр! Знать бы еще, что?»

Помимо утренних тренировок неизменным местом дружеского общения вне школы стали вечерние посиделки в ресторанном дворике Булогичей. Сегодня наконец-то и мои домочадцы присоединились. Жаль, не в полном составе: Йолташ остался руководить наспех учрежденной новой гвардейской школой. Это я так в шутку ее прозвал.

Над мыслью о создании собственной воинской школы дядька крепко задумался, эта идея его зацепила. Я боялся, что Остах выгонит мелкотню на улицу, вот и плёл о взращивании собственной гвардии с малых лет; о том, что дети должны учиться, как воины — без поблажек. И днем, и ночью — в караулы, например, вставать.

Дядька, скрипя сердце, согласился. Впрочем, не доберись мы до запасов слуг Безносого, — ничего бы парням не помогло. Прогнал бы их наставник без сожалений. Но нам несказанно повезло. Кайхур обнаружил в примитивном схроне, рядом с обиталищем слуг Безносого, небольшой сундучок с серебром. Дядька обрадовался деньгам, словно долгожданному родичу, которого уже и не чаял увидеть. Видимо, сильно на него давило, что мы без денег останемся. А найденный вскоре склад с нехитрыми съестными припасами, одежкой и прочим скарбом решил многие трудности будущей школы.

Остах после боя и найденного хабара размяк настолько, что я смог, наконец, вытянуть его на серьезный разговор. Оказалось, покупка дома на скале завязана на некого Зайца — прежнего знакомца Рыбака-Остаха.

Сейчас, утолив голод, мы отсели с наставником в сторонку — благо в ресторанном дворике Булогичей места хватало — и продолжили начатый ранее разговор.

— Не верю я ему, — признался наставник, покосившись на Пелепа, ловко поменявшего перед нами блюда. Булогичи — низкий им поклон — старались на славу, обучая уличного оборванца. Хотя, где он, вчерашний оборванец!? Старший Булогич недавно хвалился — справный поварюга растет! Да и сам Пелеп изменился: отъелся, пообтерся, заматерел. На утренних тренировках борется наравне со всеми! Подаренный кинжал теперь не прячет — с гордостью носит на виду.

— Не верю я Зайцу, — повторил дядька. — Ни на ломанный грош не верю.

— А кто он такой, этот Заяц?

— Заяц — он из наших, из добрых. Раньше я его и видел-то пару раз, мельком. В силу он уже после меня вошел, когда я с Эндиром в горы уехал. Под Хриплым ходил, в приморском Арраине за хозяйством приглядывал. Давняя это история, мутная, — дядька сделал длинный глоток копорского чая. — Мы с Гимтаром через Арраин тихохонько масло земляное сплавляли. Однажды «добрые» в Арраине масло приняли, ночью бочки перегрузили и отправили в Атриан. Как обычно. Вот только караван исчез: потом людей нашли, порубленных в овраге, а бочки все до единой пропали. Хриплый отпираться не стал, — мы-то всё передали, честь по чести, по рукам били. Признал пропажу своей морокой. Расплатиться не смог — долг на себя взял. Вот с тех пор ночной хозяин Атриана перед Даном Дорчариан долг имеет. Правда, недавно я им половину скостил… — задумался Остах.

— За гворча? — быстро спросил я.

— Ага, за то, что гворча помогли упокоить. И так… По мелочи. Но не то важно… Донеслось до нас, что после того нападения Хриплому серьезно угрожали. Требовали, чтоб завязал, прекратил с маслом баловать, — Остах хмыкнул. — Бестолочи! Догадались, тоже — Хриплому угрожать! Он от этого только дурел сильнее, только громче копытом бить начинал! Пусть легок будет его путь! — дядька вновь отхлебнул из кружки. — Мы через месячишко списались, следующий караван отправили. А в Арраине всех добрых вырезали. Разом. А потом и до Атриана добрались — Хриплому башку снесли, и ночная война началась, — объяснил Остах.

— И что? — не понял я.

— То, — сердито прошипел дядька, наклонившись, — очень вовремя Заяц запил вусмерть! Да так, что всю войну в канаве мертвецки пьяным провалялся! Я намедни предложил ему караван с гор принять — Колодец-то горит, цена на масло выше небес взлетела — так он с перепугу чуть не обсерился! Замазан этот урод, как есть замазан.

Я посмотрел на ярящегося дядьку. Ворошить мертвые угли нет никакого желания. Какое мне дело до того, кто и кого прибил за нефть годы назад?

— Верно смекаешь, — вновь навис над столом дядька. Он что, мысли читает? Я посмотрел на Остаха и увидел в его глазах гнев и боль. — Не то важно. Эндира отравили как раз в то время, как война ночная в Атариане разгорелась. И я подумал: не там мы с Гимтаром искали, не там … — дядька сжал столешницу ладонями и прошептал. — Не за каменное ли масло упокоили Эндира Законника?