* * *

Зе Мигел слышит странные звуки и заглядывает в кабинет. За столом, уронив голову на руки, горько рыдает Мария Жоау.

– Что с тобой, Жо, что случилось? – испуганно спрашивает Зе Мигел.

Мария Жоау дергает плечом – уйди, мол, не приставай. Зе Мигел ждет, не переменит ли Мария Жоау решение, но та продолжает плакать, и Зе Мигел тихонько прикрывает за собой дверь кабинета.

Мария Жоау поднимает голову и смотрит на помятый исписанный листочек.

– Выход в прямой эфир, – гнусавым от слез голосом бормочет она, – из А… а… ассамблеееееи…

И ее скручивает новый приступ рыданий.

…осталось только восемьдесят сентимов. А все из-за Тельмы из молочной лавки, я ведь ей сразу сказала: двести граммов свежего сыра, Тельма, только, пожалуйста, двести, не больше, знаю я твою манеру, а она раз, раз – весь кусок завернула и на весы, смотрите, говорит, дона Летисия, тут всего триста сорок, если я вам двести отрежу, кто ж потом остаточек купит, как будто это мое дело, как будто я ей должна… Я хотела вообще отказаться, но Педру вчера очень просил, и сегодня утром еще вспомнил, когда я ему бутерброды с собой делала, мама, говорит, а ты больше никогда-никогда не будешь такой сыр вкусный, который крупинками, покупать? Я подумала, что ж я за мать-то такая, ребенку сыру купить не могу, а сигареты себе небось вчера купила, и кофе два раза пила, из автомата, правда, но все равно, все вместе это – почти килограмм сыра. Ну и купила все триста сорок граммов, он, правда, портится быстро очень, но если Педру не доест, я испеку что-нибудь или сама доем, я его тоже очень люблю, отличный сыр у Тельмы, какой-то ее двоюродный дядя делает, ферма у него, что ли, Тельма рассказывала. Но Тельма все-таки засранка, я так рассчитывала на сдачу кофе выпить и съесть что-нибудь, хоть пирожок с треской, целый день же ничего не ела, даже не завтракала, а с восьмидесятью сентимами либо кофе, либо пирожок, и то только у Жоржины, пирожки у нее ужасные, но она зато цены пока не подняла. Она, может, и кофе в долг даст, она славная, а послезавтра зарплата, я тогда…

* * *

– Добрый вечер, Жоржина! – вежливо говорит Летисия Перейра, заходя в крошечное кафе.

Толстая Жоржина в клетчатом переднике приветственно машет рукой, не отрывая взгляда от телевизора в углу.

– Добрый вечер, дона Летисия, – говорит она. – Вы подождете минуточку? Пенальти…

– Конечно, конечно! – Летисия Перейра ставит тяжелые сумки на пол у столика и подходит к стеклянной витрине. – Я пока выберу.

Взять пирожок с треской? Или кекс с изюмом? Или круассан с сыром и ветчиной? Нет, круассан слишком дорого. Может, все же пирожок?

– ГОООООООООООООЛ! – ревет Жоржина, и Летисия подпрыгивает от неожиданности. – Выигрываем, дона Летисия, выигрываем же! Еще один гол – и всё!!!

Пожалуй, все-таки пирожок, думает Летисия. Какая-никакая, а еда.

– ГОООООООООООООЛ! – Жоржина вскакивает со стула. – Ага! Ага! А я говорила, что Португалия выиграет! Я говорила! – От избытка чувств она стучит кулаками по стойке. Стойка жалобно кряхтит. – Ну что, дона Летисия, выбрали?

Летисия кивает.

– Да, пожалуйста. Я бы хотела…

– Мама? – звонко спрашивает кто-то от двери. – О, мам, ты здесь! Мам, ты видела, как наши выиграли по пенальти? Ты видела? Правда, классно?!

– Да, солнышко, – говорит Летисия со вздохом. – Это было очень… впечатляюще.

Педру заходит в кафе, сбрасывает рюкзак и усаживается на стул рядом с сумками Летисии.

– Хорошо, что ты здесь, – говорит он, – а то я уже собирался у Дуду денег занять. Я хочу пирожок с треской, кекс с изюмом и шоколадное молоко.

Филипе снятся банановые пальмы. Много-много банановых пальм.

Куда ни глянь – кругом одни банановые пальмы.

Грозди зреющих бананов, огромные, с Филипу, свисают почти до земли.

Филипа срывает один маленький банан, тугой и прохладный, как литая резиновая игрушка.

Банан доверчиво лежит на ладони у Филипы и, кажется, улыбается.

Филипа сжимает кулак.

Крепче.

Крепче.

Изо всех сил.

Издав неприличный звук, гладкая шкурка лопается.

По Филипиным пальцам ползет раздавленная бледно-желтая мякоть.

В нос ударяет одуряюще-сладкий банановый запах.

Филипа просыпается с запахом банана в носу и с ощущением тошноты.

Свернувшись в клубок в норе из простыни, трех одеял и клетчатого пледа, Филипа думает, что ее пугает сильнее – тошнота или холод?

Тошнота усиливается, и, не успев додумать, Филипа выскакивает из постели.

Розовые мягкие пантуфли не спасают от дующего по полу ледяного ветра, и Филипа инстинктивно поджимает пальцы ног.

Стараясь дышать ртом, Филипа подходит к окну и с силой дергает тугую задвижку.

Издав ноющий звук, окно раскрывается.

В нос Филипе ударяет одуряюще-сладкий банановый запах.

Филипа стоит на коленях у окна, уткнувшись лбом в узкий подоконник.

От непривычной позы затекли спина и шея, а в коленях все время как будто что-то взрывается.

Но зато так Филипу не тошнит.

Совсем не тошнит, даже удивительно.

Филипа пытается осторожно представить себе банан.

Много бананов. Огромные грозди бананов, свисающие с бесконечных банановых пальм.

Нет, не тошнит.

Увлекшись, Филипа воображает банановый коктейль. Банановый пирог. Жареный банан с ромом.

Тошнота ушла, как не было.

Зажмурившись и сжав кулаки, Филипа представляет себе Нуну.

Нуну задумчиво очищает банан.

– Повезло тебе! – говорит Нуну, кусая банан крупными белыми зубами. – На Мадейру поедешь. Бананов наешься. Если бы меня распределили на Мадейру, я бы ел бананы на завтрак, обед и ужин!

Держась за подоконник, Филипа осторожно встает и открывает глаза.

Воздух пахнет бананами.

– Симона! – кричит внизу Филипина квартирная хозяйка Мария де Деуш. – Симооооооона! Пойди к барышне Нандине и скажи, что если барышня Нандиня хочет бананов, пусть барышня Нандиня сама за ними приходит! Я ей не служанка – бананы таскать!

Филипа отходит от окна, садится на кровать и гладит подушку.

На наволочке нарисованы улыбающиеся бананы.

– Ты пахнешь бананами, – бормотал Нуну, зарываясь в Филипу в ее позапрошлый приезд. – Девочка моя, ягодка моя, бананчик мой.

Я банан, думает Филипа. Я росла на пальме, меня сорвали, очистили и съели.