Степанович был до того, как егерем сюда приехал? – спросил Плетнев.

– Так это сто лет назад было!

– Всего двадцать с небольшим.

– Не, не знаю. Я те времена вообще плохо помню. Трудно было, колотились все, как могли. Ты-то небось вообще малолеткой бегал, не запомнил ничего.

– Я в институте учился, – сказал Плетнев. – Не такой уже я малолетка.

– Ты гляди! – удивился Витюшка. Он разговаривал, ни на минуту не прекращая копать. – Это сколько ж тебе, выходит, лет?

– Сорок.

– Тю! А я думал – ты моложе. Тогда, значит, помнить должен. Я вагоны разгружал, Валюшка моя на базаре чегой-то продавала. Нанялась в палатку продавать, а это такая работа собачья! Обсчитывай, обвешивай, без этого никак! И мороз не мороз, и жарынь не жарынь, каждый день за прилавком стой! Да еще, может, ограбят или по башке дадут! А что? Очень легко! Мы тута, в Острове, на поле картошку сажали, нам на всю зиму хватало, так что сыты были. И маманя Валюшкина, теща моя, тогда в силе была. Она вообще-то всегда была баба работящая, нам помогала. Грибы солила, ягоды собирала, мы из Москвы приезжали, забирали. Тогда все так жили.

Плетнев помнил, как тогда жили. Как жили его родители и он сам, как хотелось на завтрак яичницы, но где достать яиц и на какие деньги!..

– Прохор тогда только приехал, да вроде и дядя Коля с ним!.. Точно, точно, как это я забыл! Пока Прохору дом строили, они в дяди-Колином все вместе жили! Дяди-Колина семья и Прохор при них. Дяди-Колин дом-то уже стоял, а на месте этого, – он подбородком показал на забор, – пустырь был. Я еще тогда в ум не мог взять, как это он строиться собирается, из каких таких деньжищ, да и стройматериалов не достать! Потом гляжу – чего только не понавезли! И кирпич, и вагонку, как будто первый секретарь обкома строится!

…А может, он и был первым секретарем обкома, подумал Плетнев.

– И дом заложили – матушки мои! Тогда так никто не жил, это уж потом дворцов понастроили! Во всем Подмосковье куда ни плюнь, во дворец попадешь, точно не промахнесси! И «Волга» у него была, у Прохора-то. Так они обе-две рядышком и стояли там, где сейчас дяди-Колина осталась.

– Может, рассказывали что-нибудь? О прежней работе?

– Не, не рассказывали. Да и нам не до рассказов ихних было. Говорю же, колотились, как могли. Дочка маленькая, кормить-поить-одевать, все надо! Вот нам тогда дядя Коля елку-то и приволок! Помнишь, мы тебе сказывали?

– Помню, – согласился Плетнев.

Витюшка покрутил загорелой башкой, видно, вспоминать было приятно. Его лопата равномерно и сильно врезалась в землю и так же равномерно и сильно выкидывала ее из канавы. У Плетнева получалось хуже. Ладони горели, спину ломило, и очень хотелось, чтобы Витюшка объявил перекур.

– Как он ее к нам на четвертый этаж допер, до сих пор не знаю! На горбушке пер, лифта у нас сроду не было, какие лифты в «хрущевках». Ну вот, стало быть, наладились мы Новый год без елки встречать. Натаха ревмя ревет! Что ж ты, говорит, папка, елку обещал, а не добыл!.. И Валюшка носом пошмыркивает, а мне на них, на девчонок моих, даже глядеть совестно, веришь, нет? Они на отца надеялись, а отец!.. Ну, где я им эту елку возьму, когда в Москве шаром покати! Водки, и той нету! В лес пойдешь, так в ментуру сволокут, а там еще по башке надают! Это тогда проще простого было…

– Подожди, – вдруг удивившись, перебил Плетнев. – Николай Степанович вам елку в Москву привез?

– Ну куда же еще! Не в Караганду же!

– И это было тридцать первого декабря?

– В самую тютельку тридцать первого. Уж часов в десять!.. Говорю же, Новый год встречать собрались, а елки нету…

– Как Николай Степанович оказался в Москве ночью тридцать первого декабря?!

– Да приехал, видать, как он оказался!.. Обыкновенно оказался.

– У него в Москве была квартира?

– От этого я тебе сказать не могу, не знаю. Может, и была. Хотя навряд ли, если они тут, в Острове, на постоянку жили. И Ленка с ними. Она в школу в Павельцеве ходила.

Витюшка помолчал немного. Лопата равномерно ширкала.

– Хотя дядя Коля тогда говорил чего-то… Сейчас я не вспомню, конечно… Столько лет… Но девчонки-то мои когда обнимать его кинулись, он сразу задний ход дал! Поеду, говорит, до дому, у меня там еще одна елка на багажнике прикручена! Стало быть, была квартира. А может, и нет.

Плетнев думал.

Егерь приехал в Остров вместе с Прохором Петровичем двадцать лет назад. Пока шло строительство, они жили вместе, в домике Николая Степановича, таком же обыкновенном и крошечном, как Любин. На зиму дачники уезжали, а они оставались. Лена, дочка егеря, которая умерла, ходила в школу в соседней деревне.

Но тридцать первого декабря Николай Степанович как-то оказался в Москве, да еще с двумя елками, и сказал, что поедет домой!..

Значит, у него был еще один дом, и не в деревне Остров, а в Москве?..

Потом Прохор Петрович неизвестно «из каких деньжищ» построился, переехал через дорогу, а семья егеря осталась. И все годы Николай Степанович ухаживал за домом, за участком и за самим Прохором Петровичем, который любил «жизнь умственную» и знал, какой кофе пьет Фидель Кастро!..

Еще он любил сигары и косить газон.

Может быть, это все-таки шпионский роман, а вовсе не деревенский детектив?! Ведь в доме Прохора что-то искали и даже знали, где искать – в столе на втором этаже!

Что там могло быть? На самом деле секретные документы?

– Да ну, ерунда какая, – громко сказал Плетнев.

– Чего там? Устал, может?

– Устал, – признался Алексей Александрович рассеянно.

Он думал. У него это получалось гораздо лучше, чем копать.

… А если на самом деле что-то из прошлого? Но что? Столько лет минуло! Кто мог явиться из прошлого в настоящее в дом Николая Степановича среди ночи и убить его? И что это за прошлое такое?! Я до сих пор не знаю, кем он был и чем занимался!..

Зато я знаю, с кем той ночью егерь пил виски, подумал Плетнев с гордостью, а значит, я могу спросить, что видел и слышал его собутыльник, и, может быть, это поможет.

– Чего ты там все бормочешь, Леша?

…И квартира в Москве! Если была квартира, значит, нужно выяснить, куда она делась. Или ее продали тогда же, в девяностые, а скорее всего так и есть, или продали позже, а это значит, что у